Лихое время

– И его на твой счет запишем, если заупрямишься! – бросил отрывисто Костя, перекрикивая шум и крики в зале. – Чего деньги оставил? – кивнул он на этажерку. – Забирай, заработал! И уходи. Но завтра вечером будь у Нюрки, с Алехой и придете… Наган-самовзвод мне добудь и с собой захвати – куплю!

Ленков быстро вышел в залу. И тут же страшный крик оглушил Лукьянова. В наступившей тишине, нарушаемой только тяжелым дыханием мужиков, он услышал спокойный и размеренный приказ Ленкова:

– Бориска, забей этой сволочи кляп, свяжите его с Яшкой, пока не очухался. Ишь, стерва фараонская, какой разгром устроил… Чо, Нюра, испортил я тебе праздник? Не серчай, должок, стало быть, за мной, завтра верну, не обижу… Спеленали сыскаря? Тащите его в сарай! А лучше – сразу в прорубь! Не хер с ним церемоний разводить, другая у нас седня церемония… А с тебя, Харбинец, я отдельный спрос учиню, так што готовься…

– Костя! – раздался голос Харбинца. – Он жа меня первого вокруг пальца обвел, прохвост! Да я его сам изничтожу! Костя! Зуб даю! Эх-ма…

Лукьянов услышал, как поволокли тяжелое тело. Отодвинув занавесь, появился Сарсатский. Сплевывая на пол кровь, бухнулся на койку, с ненавистью поглядел на Лукьянова.

– Прячешься, мышь обоссанная! Понял, как у нас? Вот и не дергайся. Мы теперича, Тимоша, повязаны с тобой одной крепенькой пеньковой веревочкой, которую, сам знашь, где мылят…

– Кончай ты его пугать, – появился снова Ленков, теперь с Гавриловым. – Вот Яшка тебя, Тимофей, проводит до дому. И не дури. Теперь уж точно никакая партизанская слава тебе не зачтется… Да ты не бойся, гражданин-товарищ начальник! В налеты брать тебя не собираюсь. Разве что, – Костя криво усмехнулся, – подскажешь иной раз, где добрая пожива – так это прямой тебе интерес: долю иметь будешь. Ну и насчет револьверов. Куплю дорого, так што лови момент! Ну а самое главное, Тимофей, в милиции будь на виду, штоб тебя ценили. А сам ушки востри – ежели што, то Яшке или Алехе шепнешь. Особливо, ежели облава грядет или еще какой шухер. В таком разе достаток тебе обеспечен. Будешь и сыт, и пьян, и нос в табаке! Так? – Ленков засмеялся, но смех был натужный, неестественный, и он резко оборвал его, тяжело глянул на Гаврилова. – Яшка, ссыпь ему серебро в карманы! На подарки женке и девкам… И не забудь мою просьбу, Тимофей…

Лукьянов позволил ухмыляющемуся Яшке сгрузить ему в карманы галифе две пригоршни серебра, потом, втянув голову в плечи и отворачивая к стене лицо, проскочил вслед за Яшкой через залу, где бабы сгребали с разворошенных столов и с пола объедки, осколки, ложки и вилки, замывали от крови крашеные половицы. У порога накинул полушубок, нахлобучил черную овчинную папаху, ремни с кобурою наздевывал уже в темном дворе…

По дороге домой понуро молчал, с провожатым ни словом не перекинулся. Молча и разошлись в темном проулке, рядом с домишком, где обитались Лукьяновы.

Тело Северьяна Покидаева, со следами страшных побоев, истыканное напоследок ножами, его товарищи найдут не скоро.

Но когда на следующий после кровавого зарученья день Миша Баташев встречи с Северьяном в условленном месте не дождался, Дмитрий Иванович Фоменко понял: произошло непоправимое.

В долгих ночных размышлениях отыскался и правильный ответ на случившееся: губительно неумелой оказалась их конспирация в работе с секретным агентом.

Понял Дмитрий Иванович, что, скорее всего, он сам и подвел товарища под беду. Проследил мысленно всю цепочку их общения с Покидаевым – неуклюжей была встреча-беседа в тюрьме, с запущенной легендой Хряка не состыкованная. Приходить Северьяну в тюрьму для встречи не следовало. Зря он, Фоменко, это предложил. Хоть по камерам, за крепкими замками-запорами и глухими дверями сидят арестанты, а все равно за любым тюремным эпизодом догляд имеют да с волей по своему «телеграфу» перезваниваются!

Место «прокола» Дмитрий Иванович вычислил точно, в одном ошибся – когда бы точно узнал, кто сыграл роковую роль!..

Глава двадцать первая

1

В тягостных раздумьях прошли остаток ночи и весь следующий день у Тимофея Лукьянова. Вернувшись домой с кровавого заручения, Лукьянов пытался уснуть, но сна не было, опьянение тоже прошло окончательно. Он вновь и вновь подымался с лежанки, накинув полушубок, выбирался в сени, смолил цигарку за цигаркой, до тошноты.

Встревоженная жена робко следила за Тимофеем, боясь о чем-то спрашивать его. Рано утром он собрался, долго смотрел, отодвинув занавеску на спящих дочерей, буркнул растапливающей печь жене, что попьет чаю на службе. Уже в дверях, словно запнулся – вернулся к колченогому кухонному столу, выгреб на столешницу горку серебряных монет:

– Прибери… Нам тут жалованье, наконец-то, выдали со всеми недоплатами в прошлом годе…

Со двора коня повел в поводу. Шел в еще густых, звонких от мороза сумерках по пустынному проулку, то и дело трогая кобуру с револьвером. Мелькнула тоскливая мысль решить все одним махом, ткнув стволом в висок. Не чувствующие ядреного холода пальцы машинально сдернули кожаный язычок со шпенька на кобуре…