Лихой гимназист

Перед выходом я открепил с фуражки кокарду, а с воротника спорол петлицы. Сделать это мне посоветовал Михаил, когда я сказал, куда хочу отправиться. Петлицы и кокарда служили опознавательными знаками, и каждый городовой мог легко узнать, из какой я гимназии, и доложить туда в случае, если заметит меня в неположенном месте.

А неположенных для гимназиста мест оказалось много: кафе, рестораны, трактиры, кабаки — одним словом, все заведения общепита. В театре не разрешалось находиться в партере, да и на рынках не стоило показываться. О борделях, бильярдных и игровых домах даже речи идти не могло — туда путь гимназисту был заказан.

Вдобавок запрещалось показываться на улицах после девяти. Чтобы спокойно гулять по городу в вечернее время, не опасаясь полиции, требовалось приобрести обычную одежду. Ходить в штатском гимназисту тоже было нельзя, но, как говорится, если никто не узнает, то можно. А вот если придти в общагу после положенного часа, сторож обязательно доложит инспектору, и опоздавшего ничего хорошего не ждёт.

Суровость местных порядков всё больше меня поражала и раздражала. Гимназист был существом бесправным, даже если его родители — аристократы. За каждый проступок, даже вне стен учебного заведения, могли и после уроков оставить, и обеда лишить, а то и запереть в карцере. Детей же простого происхождения до сих пор наказывали розгами.

Впрочем, имелись и лазейки. И от городовых, и от сторожа можно было откупиться. Взятки брали все. Сторожу хватало пятьдесят копеек, а вот городовой мог и рубль запросить. Если денег много — не проблема, но я пока испытывал трудности с финансами, а значит, попадаться не стоило.

Так же Михаил напомнил мне, что в общежитии со стороны хозяйственной части имеется чёрный ход, через который можно попасть в общагу после девяти, минуя сторожа. Но там уж как повезёт. Слуги его могли и рано закрыть.

Медальон я тоже оставил в общежитии. Он ограничивал мои силы, а я не знал, с чем предстоит столкнуться в городе. Сенная площадь считалась не самым благополучным местом, да и скупщик тот мог начать отпираться.

И вот я ехал в бричке в направлении Сенной площади и, как и прошлый раз, с любопытством глядел по сторонам.

С самого утра город застилала сизая пелена. Дома и дороги Петербурга сырели под струями дождя, растворялись в промозглой серости. Улицы, зажатые в тиски каменных построек, казались бесконечным лабиринтом, в котором блуждают обречённые прохожие под чёрными зонтами.

Пахло навозом и сыростью. Лошадь устало перебирала копытами по мостовой, понукаемая ямщиком, чья широкая спина, затянутая в старый мокрый плащ, закрывала мне весь обзор. Время от времени то навстречу, то обгоняя нас, пролетали кареты, окутывая улицу клубами пара. Дерматиновый верх брички лишь частично защищал от дождя. Капли всё равно попадали на меня вместе с порывами ветра.

Где находится Сенная площадь и Царскосельский проспект, извозчик знал, а вот про лавку «Разные вещи» слышал впервые. Это значит, мне предстояло искать её самому, бродя под холодным весенним дождём.

Преодолев лабиринт улиц, мы выбрались на большую площадь. Часть её была занята розвальнями, прикрытыми от дождя то ли брезентом, то ли каким-то тряпьём, часть — телегами, груженными какая дровами, а какая соломой, овсом и прочим фуражом. Среди этого базарного бедлама шлёпали по лужам бедно одетые горожане, сновали нищие и какие-то типы подозрительной наружности, сливаясь в одну гудящую коричневую массу. За рынком воздвигались церковь с колокольней, так контрастирующая своей величественностью и монументальностью с этой суетной земной обывательщиной. Над площадью стоял нескончаемый гомон. Продавцы зазывали покупателей, покупатели торговались, кто-то ругался, ржали лошади. Истерично гудел и дымил трамвайчик, продираясь по рельсам сквозь броуновское движение людей, телег и экипажей.

Свернули на одну из улиц и остановились.

— Приехали, барин, — объявил извозчик. — Вот Царскосельская. Куды дальше-то везти?

Я огляделся. Длинному жёлтому зданию, тянущемуся по одну сторону улицы, конца-края не было видно, всевозможные вывески облепили его до окон третьего этажа, а первый этаж занимали магазинчики, мастерские и кабаке. Скорее всего, искать предстояло именно среди них.

Заплатив извозчику пятнадцать копеек, я вылез. Капли дождя застучали по моей фуражке, падали на лицо и шинель. На меня уставилась шумная орава подвыпивших мужиков, проходящих мимо.

— Что этот студент тут забыл? — поинтересовался кто-то, спутав, видимо, мою форму, со студенческой.

Не обращая на них внимания, я зашагал вдоль улицы, осматривая вывески и ища нужный мне магазин. Ноги мои то и дело попадали в лужи, и ботинки промокли в считанные минуты.

Дом по левой стороне дороги оказался невероятно длинным, его фасад прорезало множество подворотен. Проходя мимо одной из арок, я стал свидетелем потасовки. Два мужика лупили друг друга, а ещё с десяток толпились рядом, подначивая дерущихся. Стояли мат и пьяные крики, компания была явно навеселе.