Лихой гимназист

На миг я замер, сосредотачивая волю в стихийной фразе, что прокручивал в голове, и на последнем слове резко обернулся, выкинув вперёд руку. Дымчатый сгусток обжёг Оглобле правый плечевой сустав, барахольщик взревел от боли.

Дикий попятился и полез за пазуху. Я обратил ладонь к нему, и чёрная дымка ударила парня в грудь, образовав сквозную дыру. Оглобля, несмотря на боль, очень резво дотянулся до спрятанного оружия. В его левой руке оказался небольшой четырёхствольный пеппербокс. Я рванул к шкафу, а точнее, горке с посудой.

Один выстрел, второй… Я больно ударился рукой о край шкафа, а плечом — о стену, но всё же успел уйти с линии огня и укрыться. Ещё два выстрела последовали друг за другом. Зазвенели разбитые стекло и посуда.

Холостой щелчок возвестил о том, что заряды у Оглобли закончились.

Помещение тонуло в пороховых газах. Оглобля рычал от боли, прижимая руку с разряженным пистолетом к чернеющему огрызку плеча. Сгусток стихии проел сустав и затронул часть грудной клетки. Правая рука висела окровавленной плетью, едва поддерживаемая остатками мышц и сухожилий. Я подошёл, схватил Оглоблю за шиворот и стащил со стула. Падение сопровождалось душераздирающим воплем.

— Где книга, сука? Говори! — я пнул его.

В соседней комнате раздался тяжёлый топот: в доме был кто-то ещё, и это — точно не горничная. Гулкий удар — дверь чуть не распахнулась. Неизвестный хотел ворваться сюда, но ему помешало тело Дикого. Тот валялся возле двери, сжимая в руке карманный револьвер, который так и не успел пустить в ход.

Заклинание породило ещё одни чёрный сгусток. Он пробил дверь, а нечеловеческий вопль, сопровождаемый грохотом упавшего на пол тела, дал понять, что цель по ту сторону поражена.

Я вытащил револьвер из ещё тёплых пальцев Дикого. Револьвер не имел курка, ствола и спусковой скобы, а спусковой крючок у него складывался. Приведя оружие в боевую готовность, я отодвинул тело, приоткрыл дверь. На полу лежал здоровенный детина, он ревел и извивался, держась за живот. Я вышел и придавил его ботинком к полу. Прокрутил в очередной раз в мозгу заклинание. Тёмная стихия попала в лицо мужика и на миг окутала его голову тёмной дымкой. Дёргающееся тело замерло. Вместо лица на меня теперь смотрела дыра, стенки которой покрывала чёрная кровоточащая короста. Не назвал бы себя брезгливым от это зрелище заставило меня поморщиться.

Рядом валялась маленькая двуствольная пукалка с капсюльными замками. У меня же револьвер, по всей вероятности, был шпилечным, двойного действия.

Я осмотрелся, оценивая обстановку. Три двери. Одна вела в кабинет Оглобли, вторая — к чёрному входу и кухне, третья — к парадному входу. В кабинете — ещё две двери и обе закрыты. Я не знал, сколько ещё человек тут осталось (как минимум, одна служанка), да и непонятно, какие сюрпризы ещё припасены у барахольщика. Квартира была слишком большой: пока буду осматривать одну её часть, в другой могло развернуться совершенно непредсказуемое действо.

Шум со стороны чёрного входа привлёк моё внимание. Туда я и направился. Возле двери стояла служанка, судорожно отпирая замки и задвижки в намерении покинуть это место. Увидев меня, она взмолилась:

— Не убивайте, господин, Господом Богом молю! Я никому не скажу.

— В квартире есть ещё люди? — спросил я.

Она испуганно замотала головой.

Выстрел. Визг. Мимо, значит. Я с досадой посмотрел на револьвер и поморщился. Прицельных приспособлений у него и в помине не было. Из такого только в упор стрелять. Подошёл ближе, снова нажал на спуск. Мозги служанки брызнули по двери, ноги её подкосились, и она грохнулась на бок, глядя на меня выпученными от страха застывшими глазами. Во лбу зияло аккуратное круглое отверстие.

Но свидетелей оставлять было нельзя — тут уж иначе никак.

Быстро прошёл на кухню — там никого. В остальных комнатах — тоже пусто, а одна и вовсе была заперта. Вернулся к Оглобле. В моё отсутствие барахольщик пытался доползти к выходу, но все старания оказались напрасны, и он валялся на полу почти там же, где я его и оставил. Выжженное мясо плеча и огрызки костей чернели сквозь дыру в пропитанном кровью сюртуке.

Я наставил на Оглоблю пистолет:

— Где моя книга?

Барахольщик молчала.

— Ладно, а так? — моя левая ладонь почернела. — Говори или подыхать будешь долго и мучительно.

— Нету, забрали, — процедил Оглобля. — Ты не знаешь, с кем связался, студент…

— Где книга? — повторил я, пнув барахольщика в упитанное пузо.

— Нету у меня. Богом клянусь!

— Где она?

— Один чиновник забрал.

— Какой чиновник? Как звать?

Оглобля минуту выкашливал кровь изо рта, а потом выдавил:

— Он из Синода. Серьёзный человек.

— Как звать? Фамилия?

— Откуда мне знать?

— Но ты знаешь, что он из Синода.

— Он сказал… Он… — фраза прервалась новыми хрипами и кашлем. — Не знаю, ничего не знаю. Что хош, делай.

Я снова пнул его в живот:

— Говори.

— Действительный статский советник, — простонал Оглобля. — Приходит иногда, спрашивает всякое. В эту субботу был. Ничего больше не знаю.

— Что спрашивает?

— Книги ищет. Такие, как та.