Лихолетье

– Забудешь, еще как забудешь, – уверенно отозвалась баба.

Из родного села он ушел больше года назад. Валялся израненный, даже не смог жену с детками схоронить… А потом не смог остаться. Все казалось, что милая его идет, а тут ребятишки бегают. Или – мать ухватом гремит…

Хорошо, коли избу не спалили, – будет где голову преклонить. А вот скотину и верно соседи разобрали по дворам.

Ишь, бросил на произвол судьбы корову, десяток овец и ушел куда-то! А тут – здрасьте-пожалста, – явился! Он бы и сам горе-хозяину пинка дал, а не скотину.

Но в заплечном мешке лежало серебро – фунта на три, да соли фунтов десять. С таким-то богатством можно не только корову купить, но целое стадо, и обзавестись парой коней. А уж дом срубить – тут и серебра не надо. Был бы топор!

К селу Павел вышел к вечеру. Обогнув поле, заросшее бурьяном и лебедой (раньше была пашня!) вышел к поскотине. Выбрав укромное местечко на берегу реки, куда и скот не заходит, и от воды высоко, спрятал под камень серебро, оставив при себе пару копеечек. Не зря говорят – подальше положишь, поближе возьмешь!

Посмотрев на клочки и обрезки распаханной земли, повздыхав, пошел дальше. Чай, май месяц уже на дворе, пахать-сеять поздно. Ну да как-нибудь проживет, с серебром-то…

Павел шагал посередке села, осматриваясь – а что изменилось? Треть дворов, судя по необихоженному виду, пустовала. Вроде пепелищ не прибавилось – так и уже слава Богу!

Когда проходил мимо обугленной церкви, сердце заколотилось. Вспомнилось, как отстраивали храм всем миром, собирали серебро на колокола, искали богомазов. Как счастливы были все, когда в новой церкви прошла первая служба. А тут – нагрянули ляхи, батюшку до смерти запытали, иконы пограбили, храм сожгли.

Пока шел, на улицу выходил народ с топорами и косами в руках – надо же глянуть, кого несет.

– Павлушка, живой! – радостно закричала какая-то баба, кинувшись на шею.

Павел не сразу и узнал, но, обняв, расцеловал бабу в обе щеки:

– Здравствуй, Любаха. Как жива-здорова?

– Так я – как все, – улыбнулась сестра, смахивая слезу. – Мужик вон без ноги остался, так и то, слава Богу, жив. У многих и того нет. Детки живы-здоровы.

– Ну и ладно, – Павел прижал к себе сестру, зажмуривая глаза, чтобы не вспоминать своих деток…

К нему подходили односельчане – соседи, свояки и родичи. Кто-то смотрел настороженно, а кто – с радостью. Павел насчитал в толпе лишь пятерых мужиков да трех парней. Все остальные были бабы да девки. А было раньше в Кроминском душ мужского пола с полсотни, не меньше…

– Здравствуйте, люди добрые, – сняв шапку, поклонился Павел народу, и тот ответно загомонил, обнимая и целуя земляка. Страшные шрамы никого не пугали. Видели и не такое.

– Ну, здравствуй, Пал-Батькович, – обнял Павлуху седой как лунь дядька Онисим – староста села, доводившийся ему крестным отцом.

– Здравствуй, божатко, – обнял крестного Павел.

– Где шлялся-то? – нарочито строго спросил крестный, хотя и знал, где «шлялся» его крестник.

– Ляхов бил, – скромно отозвался Павел.

– Ляхов бил – это хорошо, – кивнул старик. – Много набил-то?

– Да уж счета не вел, – честно признался крестник. – Но десятка два будет.

– А теперь-то чего? – допытывался крестный.

– Да вот, домой пришел, – улыбнулся Павел. – Одному всех ляхов не перебить, а пахать кому-то надо.

– И то верно, – одобрительно ответил крестный. – Пахать и сеять завсегда важнее.

Народ, потискав односельчанина, разошелся. Ну, пришел человек и пришел. Если в селе останется, насмотрятся еще, а коли уйдет, так и совсем смотреть без надобности. Божат, пообещав зайти в гости, ушел.

– Пошла и я, – погладила Павла по щеке сестра. – Деток кормить надо, скотину обряжать. В избу сходи, погляди – что да как, да к нам приходи. Коли есть хочешь, заходи, накормлю. Разносолов-то нету, но миску щей налью. Пойдешь?

– Да вроде пока и не хочу, – ответил Павел, которому и впрямь есть не хотелось.

– Ну, как знаешь.

– Погодь, Любашка, – остановил он сестру. – А с домом-то моим что? Со скотиной?

– И дом твой стоит, и корова с овцами на месте. Ну, лошадь-то, сам знаешь, еще при тебе ляхи угнали. Да ведь у всех лошадей увели. На коровах пахали.

– А кто за скотиной да за домом ухаживает? – удивился Павел.

– Ты иди, сам все увидишь, – отозвалась сестра как-то неохотно, будто скрывала что-то.

– Ну, ладно, – хмыкнул Павел, поправил шапку и пошел домой.

«Верно, живет какая-нибудь старуха. Баба-Яга, костяная нога… Вот и не хотят говорить. Или, – остановился мужик прямо на дороге, – занял мой дом какой-нибудь погорелец, у которого силы немеряно, да скотину забрал! Народ и боится. Ну, коли так, я ему ума-то в задние врата вобью!».

Накручивая и распаляя себя, Павел дошел до дома. Отворил калитку (эх, столбик-то накренился, починить надобно!), вошел во двор. Подошел к крыльцу и постучал в двери.

– Кто там? – послышался робкий девичий голосок.

– Хозяин пришел, открывай! – важно ответил Павел, а с той стороны донеслось испуганное «Ой!» – и дверь открылась.

На пороге стояла девчушка, лет эдак пятнадцати на вид.

– Здрасьте, дяинька… Ой, здрасьте, дядь Паня.