Лики Богов (СИ)

Но усопший предок оставался на месте и, медленно вытянув руку, указал в сторону моря. Зорька, утопая в плену девичьих ласк, посмотрел поверх её плеча и замер. Там на горизонте виднелись четыре османских корабля.

— Умила, одевайся, — прошептал он, разжимая объятия.

— Что? — опешила златовласая.

— Одевайся, — повторил дружинник, не отрывая глаз от горизонта.

Омуженка обернулась, отчего золотые локоны защекотали щёки воина. Её глаза расширились от увиденного, она вмиг спрыгнула с колен возлюбленного и схватила красные рубахи. Швырнув одну из них Баровиту, нырнула в свою. Зорька схватил оружие, сжал руку девушки и ринулся прочь, позабыв о кольчугах. Умила на ходу, под позвякивание ножен, затянула на талии ремень. Тёмные ленты ветвей, шурша, хлестали их тела, а извилистая узкая тропка вела наверх, к ничего неподозревающим братьям. Они вбежали в деревню, миряне уже разошлись по домам и несколько дружинников помогали мужикам занести лавки обратно. Витязь резко повернулся к своей спутнице и обхватил руками хрупкие плечи:

— Собери баб с детьми и отправляйся с ними к Крыму…

— Я тебе здесь нужна, — перебила омуженка.

— Послушай, душа моя, — нежно улыбнулся воин, кладя ладони на девичьи щёки, — ты мирянам нужна. Кто их защитит? В деревне детишек много, не дело их по избам прятать. К крепости их веди, Радмилу вперёд себя пусти, пусть Уласа на помощь кличет.

Умила нервно вздохнула и, не отрывая пристального взгляда от Баровита, ощутила как его ладони отстраняются от её лица. Девушка нехотя направилась к стройному ряду дворов, проворачивая в голове иной вариант развития событий.

Уже через считанные минуты сонные дворики заполнились людьми, жалобными женскими причитаниями и детским плачем. Кони фырчали, повозки поскрипывали, звенела сталь. Мужики, ещё вчера бывшие ремесленниками и пахарями, хватали молоты, вилы и ножи. Они шли за удаляющимися повозками, готовые в любой момент стать щитом между своими семьями и османами. Жёсткие голоса воевод раздавали команды, дружинники занимали позиции. Велибор со своими воинами остался в деревне, Демир же ушёл в лес, который уже успел освоить за время своего пребывания в этих местах.

— Волот, ты с Баровитом к скалам пойдёшь. Встретите осман, коли те решат с тыла зайти.

— Как скажешь, отец, — кивнул Бер и канул в густой вязи кустарника, Зорька шёл следом.

— Остальные со мной. К берегу пойдём, — закончил воевода.

— Да, батый, — раздались голоса воинов.

Усыпанные сизой вечерней пылью листья гибких ветвей скрыли широкие спины дружинников. Вновь воцарилась тишина, лишь изредка хрустели хворостинки под тяжёлой поступью и взмахивали крыльями испуганные птицы.

В доме на окраине деревни звучали девичьи мольбы. Любава пыталась уговорить мать идти со всеми в Крым, но знахарка стояла на своём:

— Пойми ты, — чеканила Валькирия, — осман много. А коль кого из наших ранят? Что делать прикажешь?

— Тогда с тобой останусь, — всхлипнула девушка. — Раны перевязать, али отвар какой изготовить… Ты же всему выучила меня, матушка.

Женщина остановилась посреди светлицы, положила свёрток белой ткани в лукошко и, вздохнув, взглянула на дочь:

— Твоя правда, Любавушка, токмо, что Волот скажет на это?

До сих пор сохранявший молчание глава семьи скрестил на груди руки и обвёл взглядом брюнеток:

— Он ведь голову мне снимет, когда узнает, что не отправил тебя со всеми.

— Он поймёт всё, тятенька, — взмолилась девушка.

— Ладно, давай снадобья готовить, — махнула рукой мать.

— Поймёт, — хмыкнул Путят. — Я бы точно не понял.

Золотые нити, пронзающие тяжёлые ультрамариновые облака, растворились в сапфировых локонах грядущей ночи. Иссяк пурпур горячих поцелуев вечерней зари, лишь холодный аметистовый иней сковывал нежное тело темнеющего неба. Гибкие линии могучих кораблей замерли на морской глади, перестав резать своими носами шёлковую кожу водной толщи. Десятки лодок заскользили по тёмно-синей бездне, разделяясь на группы. Одна из них причалила к берегу, серые рыбёшки гальки, жалобно шепча, расползлись по береговой тверди под тяжестью поступи захватчиков. Воцарившаяся тишина звенела тревогой и заставляла карие глаза врезаться в каждое движение, будь то вспорхнувшая птица или раскачивающиеся на ветру ветви.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

Османы медленно расходились по берегу, крались в вечерней мгле, вслушивались в заупокойную песнь ветра. Прохладное дыхание Стрибога* касалось чёрных кудрей воинов, подхватывало длинные полы кафтанов и, разбиваясь об острые лезвия мечей, рассекалось на тонкие извилистые ленты. Одна из них ускорила свой бег и, свиснув, впилась в шею чужака. Сдавленный хрип сорвался с губ, широкая ладонь обхватила гладкое древко*, а колени впились в каменистый берег. Поверженный забился в агонии. Тюрки встали спина к спине и выставили щиты, укрывая своего стрелка. Лучник всмотрелся во тьму, из которой вылетела славянская стрела. От охотничьего взгляда не ускользнуло движение ветвей, пальцы отпустили хвостовик*, мгновение… и металлическая капля жадно впилась в цель.