Лики Богов (СИ)

— Немного, — кивнула Умила, не отрывая головы от его каменной груди. — Сам-то давно вернулся? Где ты вообще был? Предупредил бы хоть.

— Вернулся недавно, с вестями, всё тебе расскажу. А предупредить мог, но ты так спала сладко, не стал тебя тревожить, — отвечал воин, а потом шепнул ей. — Не уж толь волновалась за меня, Умила?

— Ну, тебя, — фыркнула омуженка и устало ударила его ладонью по груди, вызвав тем самым лишь его улыбку.

На берегу их встретили дружинники, усатый мужчина окинул прибывших тяжёлым взором.

— У вас троих языков нет что ли? — пробасил он. — Сказать сложно было куда вас черти понесли?

— Не серчай, тять, — тяжело дыша, пролепетала Умила, — мы с братом мирян выручили.

— Спасибо вам, — пролепетала Любава.

— А ты, Баровит, тоже спасал кого? — хмурился воевода.

— Я по скалам прошёлся, — отвечал воин, не выпуская из объятий Умилу, — Видел я войско османское у стен Крыма. Пока мы тут малые отряды ловим, они город в осаду взяли.

— Что ты делать будешь?— фыркнул Демир. — Ладно, Умила переодень девку… и сама тоже. Волот, отведёшь её в деревню к родителям. Собираемся!

— Стой, батый, — сказал Баровит, — чего собираться-то, если не знаем о враге ничего?

— Да, нам бы понять, сколько их икак распределены, — подхватила Умила.

— И как в город незаметно пробраться, — добавил Волот, — чтобы жителей из осады вывести.

— Умные все такие, — вскинул руки воевода, — мы тут звездой яркой османам светим, беду на деревню кликаем. В лес поглубжее уйти надобно, прежде чем репу чесать.

— Ааа, — протянула троица.

Махнул на них рукой Демир и пошёл к дружинникам, из толпы вышла светловолосая девушка и, ухмыляясь, направилась к друзьям.

— Отхватили? — злорадствовала она. — То-то. Опять мне сегодня за вас влетело.

— И чего ты ему сказала? — ухмыльнулась Умила.

— Правду, — заявила подруга. — Ладно, пошли переодеваться, хватит мужиков мокрыми рубахами сманивать.

Любава прикрылась руками и поспешила за незнакомкой. Умила, окатив присутствующих холодом своих озёр, буркнула:

— Пущай смотрят, мне не жалко.

Баровит за её спиной показал парням кулак, все всё поняли и принялись собирать вещи. Омуженки отвязали от сёдел сумки и направились в лес, беглянка не отставала. Мокрые вещи с причмокиванием падали на траву, сухие соскальзывали с веток и пытались налезть на мокрую кожу. Девушка с огненными глазами рассказывала Умиле последние новости, свесив ноги с повалившегося дерева.

— Ты чего так подозрительно смотришь на шмотки, чернявая? — неожиданно спросила она.

— Меня Любава зовут, — представилась «гостья». — Это же мужские шмотки.

— А меня Радмила, — улыбнулась девушка. — Ты нос-то не вороти, одевай что дают.

— Никакие они не мужские, — фыркнула златовласая, затягивая ремни на сапогах, — это мои вещи.

Любава расправила на себе рубаху, глянула на обнявшие её ноги штаны, поджала губы.

— Непривычно мне в этом, ноги открыты, рубаха короткая, — бубнила она.

— Правильно, в длинной рубахе драться неудобно, — закатила глаза Умила, закрепив на талии ремень с саблями.

— В порядке всё, ты тут никого таким видом не удивишь, — успокаивала Радмила. — Дружинники к нам уже привыкли, в них твой сарафан больше интереса вызвал.

— Да, но как я в деревне так появлюсь? Там девки так не ходят, — упёрлась Любава.

— Я Волотову рубаху сейчас принесу, — вздохнула Умила, — она тебе как раз по колено будет.

— Ага, и ворот до пупка, — хохотала Радмила вслед подруге.

Синие глаза уставились на омуженку, та улыбнулась:

— Не боись, мы тебе шнурок потуже завяжем.

Умила вернулась быстро и протянула Любаве свёрнутую рубаху брата. На девушке она и прям больше на платье походила, ворот обнажил ключицы, но предчувствуя гнев златовласой, беглянка не проронила и звука.

— Поясом затени и совсем ладно будет, — предложила Радмила.

— На такую фигуру что не надень, всё сядет ладно, — констатировала Умила, завязывая на брюнетке пояс. — Грудь пышная, бёдра круглые, не то, что мы с тобой — кожа с костями.

— Да, — вздохнула Радмила, — мы с тобой только и делаем, что бегаем, по ветвям прыгаем и в седле скачем. Чему тут отложиться можно? Если бы ещё и поесть можно было вдоволь, а то, что успел из котелка стянуть, то и твоё.

— Ладно вам, девки, — сказала Любава, — вам бы жаловаться, одна краше другой.

Девушки вышли из леса, дружинники уже расселись по коням и ждали их. Волот помог Любаве забраться на своего скакуна и повёл его под узды. Синеглазая видела, как воины тронулись к лесу, позвякивая мечами и котелками, как изящно сидят верхом омуженки, как Умила помахала ей рукой на прощанье. Всё-таки добрая эта девчонка, хоть и ворчит постоянно. Волот улыбнулся брюнетке, вызвав в её душе тёплый всплеск.

— Скажи, чего от тебя османы хотели? — спросил он, немного помолчав.

— Моя мать знахарка, — отвечала Любава, — людей лечит. Вот они и хотели, чтобы она за их раненных взялась. Мать отказалась, вот они меня и выволокли из дому, хотели напугать её.

— Понятно, — сказал парень и грустно добавил. — Моя мать тоже знахаркой была. Людей лечила, с Богами и духами говорить могла. Я уже и лик её светлый позабыл.