Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.

Через много лет в книге отзывов на мою персональную выставку в Центральном доме работников искусств в 2011 г. в Москве китайский художник написал: «Потрясающий танец предметов. Реальные предметы в ирреальной ситуации. Бунт вещей и поиск гармонии». Вот так!

А в 1950 г. Алексей Михайлович, как мне казалось, со скорбной улыбкой на лице, за которой угадывалось сочувствие, но и понимание, отбрасывал с лица падающую прядь льняных волос и шептал:

– М-да… Об этом в методической разработке для учителей рисования средней школы ничего не сказано. Не грусти. Тройку я тебе всегда поставлю. А выше… Не обессудь… Сам видишь, что получилось. Тут и править бессмысленно. Не грусти.

Я и не грустил. Я был подготовлен к этому фиаско. За пару месяцев до этого я ходил поступать в хор Петрозаводского дома пионеров.

Комиссия из трёх педагогов-хоровиков внимательно выслушала меня. Попросила сыграть на пианино незамысловатую мелодию. Текст помню до сих пор:

Наконец настала стужа.

Во дворе замёрзла лужа.

И, чирикая, детей

Собирает воробей.

Попросили повторить замысловатый ритм пальцами и ладонями по крышке рояля. Расспросили, как продвигается моё обучение по классу фортепьяно в гарнизонном Доме офицеров.

– А теперь спой что-нибудь. На твой выбор.

Я спел старинный русский романс «Я ехала домой..».У казачьих офицеров, возвращавшихся из колоний и ссылки на Дон с заездом в Петрозаводск, – («красные казаки» – к комкору Миронову, «белые» – к генерального штаба полковнику из «атаманского» донского рода Миронову) этот романс в моём исполнении пользовался неизменным успехом. Плакали все…

Меня не прерывали.

Когда я закончил исполнение и сделал «реверанс», как учила меня соседка тётя Фрося, в молодости служившая администратором в цирке «шапито», руководитель хора пионеров Магдалена Львовна вытерла глаза пахнущим ландышем платочком и сказала:

– Ну, что ж. Поёшь ты громко.

– Мне говорили, – скромно потупившись, ответил я…

– Но у тебя…. Есть такой термин… «Детское неумение управлять своим голосом». Это пройдёт. Возможно… А пока… Может быть, тебе записаться в другой кружок?

– Благодарю за внимание, – гордо ответил я, и вышел в коридор, из которого сквозь большие створчатые окна (когда-то в этом доме была гимназия, в которой обучалась моя бабушка) открывался величественный вид на Соборную площадь. На правой стороне площади был виден кинотеатр «Колизей», построенный по проекту дяди Коли Лядинского, – там до поступления в институт «лабала» со своими «чуваками» перед киносеансами моя мама. Это ещё вначале 30-х гг. А теперь там размещался Театр русской драмы.

– Ну вот, и актёром мне не быть, и певцом. Хотя, с другой стороны.

В центре Соборной площади, в годы моего детства носившей гордое имя «мальчика из Уржума» (так называлась детская книжка о революционном пути С. М. Кирова), вождя питерских большевиков, стоял памятник.

– Вот Киров, – никогда в Петрозаводске не был, а памятник ему здесь «благодарные карелы» поставили. Всякое может случиться. Одно ясно. Я могу сделать самую блестящую карьеру. Но не в пении.

Палец бронзового вождя указывал вперёд и чуть влево. Именно там стоял одноэтажный домик, в котором жили мои родители ещё до моего рождения, – после окончания в Питере Пединститута имени Герцена. Дом проходил по «ведомству» Университета, куда они были направлены на работу – отец преподавал русскую литературу, мама – немецкую.

Краеведы, по ходу экскурсии по городу, причины появления на Соборной площади Петрозаводска вождя-атеиста, никогда в Карелии не бывавшего, объясняли так:

– Сергей Миронович пальцем указывает, как бы, в недра республики, таким образом, пытливому и трудолюбивому населению подсказывает – вот главное богатство края.

С определённой натяжкой можно было бы предположить, что он имел в виду не недра, а нашу семью и меня в частности. Палец по прямой указывал на то место, где стояла кроватка с моей персоной лет за восемь до описываемых событий.

Это гипотетическое предположение несколько отвлекло меня от моего фиаско с хором и высушило мои детские слёзы.

– А танцевать ты не хотел бы, мальчик? – спросил печальный человек со сморщенным лицом.

– Я подумаю над вашим предложением, – гордо ответил я.

И после этого несколько лет танцевал в коллективе Дома пионеров, приведя бабушку в ужас рискованными движениями в молдавском танце «Табакаряска». Оттуда меня переманили в драм-коллектив Дома пионеров, которым руководила чудная дама Они Ивановна Лаптева. Но это уже совсем другая история, не имеющая отношения к изобразительному искусству.

Первые классы так называемой «начальной школы» были временем открытия мною русской живописи.

Две роскошные библиотеки – деда и отца, – в годы войны погибли безвозвратно. Страстный книгочей, отец собрал после войны для того нищего времени неплохую библиотеку русской и зарубежной литературы.