Лики русской святости

Аскетика Иосифова монастыря – это личная нищета монахов, строгий пост, ветхие «плачевные» одежды, постоянный труд на благо ближнего. Кроме того, «один панцирь носил на голом теле под свиткою, другой – железа тяжелые», и «своей волей сами себя мучили». Не все выдерживали: «Жестоко сие есть житие, и в нынешнем роде кто может таковое снести?»

Но сердцевиной монастырской жизни было богослужение – «соборное дело». Устав преподобного Иосифа предписывал неукоснительно и безотлагательно являться в храм на соборную молитву, оставляя все дела. В этом волоцкий игумен расходился даже с уставом Василия Великого, разрешавшим монаху отсутствовать на богослужении, если он занят монастырской работой. Тем более странны претензии к Иосифу в пренебрежении литургической жизнью (у И. К. Смолича).

Впрочем, в своих творениях преподобный Иосиф заведомо отвечал критикам. К примеру, тем, кто видел в его Уставе «удушение» внутренней человеческой свободы, утеснение духа. Тех, кто считал, что «лучше есть житие, где закон и правила не жительствуют, и нет никакой тягости, ни понуждения, ни запретов, но кто как захочет, как соизволит, так и живет», волоцкий игумен смиренно наставляет: это «лучшее житие» позволительно лишь для совершенных и преуспевших в духовном делании подвижников; «нам же сие чуждо». Ибо монахи нынче уже не те, что прежде: «только образ иночества в нас есть, дел же никаких»; «ныне же поистине изнемогли… возлюбили сладость мира сего из-за своей лености, нерадения и оскудения добродетелей». Однако судить о всех монашествующих преподобный Иосиф не волен: «Глаголю и пишу не о всех, но о себе и сущих подо мною».

В Житии преподобного есть один эпизод, который ломает устоявшийся образ Иосифа Волоцкого как этакого антиинтеллигента: властолюбца, стяжателя, обрядовера, бессердечного фанатика и чуть ли не палача-инквизитора. Этот эпизод стыдливо пропустил даже Г. П. Федотов, скрупулезно подмечавший в святых, о которых писал, мистические черточки.

В 1503 году в Иосифов монастырь привезли умирающего князя Ивана Рузского, крестника волоцкого игумена. Настоятель не успел к нему: князь скончался без исповеди и причастия. Опечаленный таким концом духовного чада, Иосиф заперся в келье с умершим и своим ближайшим учеником Кассианом. По их молитве в бездыханное тело вернулась душа, а после исповеди и причастия снова отлетела. Иосиф запретил княжеским боярам говорить об этом как о чуде: «Князь просто уснул, а потом проснулся».

Иосиф Волоцкий, воскрешающий мертвого! Как это далеко от образа попа-мажора на крутой колеснице, главы коммерческого предприятия «Волоцкий стяжательный монастырь», сращивавшего Церковь с государством, отправлявшего на костры креативную оппозицию…

«Возлюбленный, где бы ты ни был: на море, на дороге или в доме, идешь ли ты, или сидишь, или спишь – на всяком месте непрестанно молись с чистой совестью, говоря так: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя”», – заповедует Иосиф Волоцкий в «Просветителе».

КАК МОНАХИ ЗАВОЕВАЛИ ДЛЯ РОССИИ АРКТИЧЕСКИЙ ПЛАЦДАРМ. СВЯТЫЕ ТРИФОН ПЕЧЕНГСКИЙ И ФЕОДОРИТ КОЛЬСКИЙ

Земли, которые зовутся Русским Севером, несколько столетий, начиная с XI века, были фронтиром Древней Руси – территорией естественного роста русской цивилизации. Эти края осваивали сборщики дани с туземных народов, затем русские первопоселенцы, промысловые люди, земледельцы. В дремучих северных лесах единственным человеческим жильем нередко оказывалась избушка монаха-пустынножителя. Изначальным порывом этих одиночек, жаждавших уединения с Богом, процвел в XV–XVII веках Русский Север от Заволжья до Ледовитого океана. Усилиями одних колонистов-промысловиков этот расцвет не случился бы. Нужна была консолидация сил, организующее начало. Таким началом становились монастыри.

Обычно всё происходило так. Приходил отшельник, поселялся в глухом месте, рубил церковь или часовню. Чуть погодя образовывалась община, составлялся монастырь. Князья жаловали ему земельные владения, промысловые угодья. Через четверть века вокруг кипела жизнь: погосты, села, распашки, дороги, ремесла, промыслы. Местное языческое население прилеплялось к русской жизни через проповедь Христа и добровольное крещение. В истории Севера известен лишь один народ, не пожелавший принять русскую веру и государственность. Легендарная чудь, не имея сил противостоять Руси, по преданию, «ушла в землю», а по скандинавским источникам – переселилась в XIII столетии в Норвегию. Еще долго напоминанием о ней были зараставшие лесом чудские городища, наверняка считавшиеся у окрестных жителей «плохими местами», где безобразит нечисть. Военных столкновений при колонизации этих земель Русский Север почти не знал.