Читаем Лики русской святости полностью

Словоцентричность христианства становилась причиной быстрого распространения грамотности и образованности в прежде языческих народах. Церковная литература требовала переводов на местные языки, создания новых алфавитов. Вновь рожденная письменность у дотоле бесписьменного народа служила залогом сохранения его самобытности, прорастания новой ветви на культурном древе христианской цивилизации. Эта волна просвещения, начавшись у границ Римской империи в IV столетии, постепенно, со временем доходила до пределов знаемого мира. Но и сам знаемый мир с течением веков расширялся, в орбиту христианской вселенной попадали всё новые земли и народы, их населяющие. Очередь славян в этой последовательности и постепенности наступила в IX веке, когда солунские братья Кирилл и Мефодий создали славянскую письменность и первые славянские переводы церковных книг.

Славянские страны – Болгария, Сербия, Русь буквально в одночасье становились искушенными в книжности, в словесном искусстве. Одаренный русский писатель Нестор Летописец создает в начале XII века настоящий гимн искусству книжного слова: «Велика бывает польза от учения книжного; книгами наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Это реки, наполняющие вселенную, это источники мудрости; в книгах неизмеримая глубина… Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом и святыми мужами…»

Окончательное формирование русского народа приходится как раз на это время бурного развития церковнославянской книжности. Именно поэтому в основании нашей культуры лежит слово, книжно-учительные письмена. Естественное следствие из этого – стремление делиться своим сокровищем с другими народами, соседящими с русским, так или иначе вовлеченными в бытие русского мира. На протяжении веков в России появлялись собственные Кириллы и Мефодии, равноапостольные просветители иноплеменников-язычников на российских просторах, создатели новых азбук и переводов, училищ, монастырей, духовных миссий, становившихся центрами просвещения на землях малых народов.

Первым из них стал святитель Стефан Пермской, современник великого Сергия Радонежского. Он родился около 1340 года в Устюге, городе на самой границе тогдашних православных русских земель, за которой начинались края языческие, населенные пермичами (коми-зырянами) и вогуличами (манси). Тяготение его к книжному духовному слову было необыкновенным даже для той эпохи нарождавшейся Святой Руси. Оно-то и привело юного Стефана в Ростов, в монастырь, называвшийся Григорьевским Затвором и владевший богатой библиотекой. Став монахом, он изучил греческий язык и творения Отцов Церкви, овладел в совершенстве знанием Священного Писания. Характерная черта книголюба Стефана – по словам автора его Жития, он не просто читал священные и богословские письмена, но глубоко задумывался над каждой строчкой, постигая сокровенный смысл написанного.

Молодой инок обладал всеми дарованиями миссионера: имел горячую веру, которая, как известно, «без дел мертва», способность к языкам, решительный нрав и бьющую через край энергию – недаром современники прозвали его Храп, что значило «неистовый», «яростный». В 1379 году он отправился в Москву, где обрел благоволение великого князя Дмитрия Ивановича (будущего Донского) и получил благословение священноначалия на проповедь среди пермичей-зырян. Стефан с детства знал их язык и еще в Ростове разработал азбуку для этого бесписьменного народа. Для алфавита в 24 буквы он использовал значки, которые употребляли для своих торговых дел сами зыряне. С первыми произведениями зырянской письменности – частично переведенными Священным Писанием и богослужебными книгами – Стефан отправился в коми-пермяцкие леса, на реку Вычегду. Проповедь его была успешна. Он крестил язычников, учил в основанной школе их детей зырянской грамоте, сокрушал идолов и уничтожал капища, ставил деревянные храмы, писал для их убранства иконы и книги для богослужения, состязался в спорах с местными жрецами, нередко бывал на краю смерти от рук разъяренных пермичей. Позднее, став пермским епископом, Стефан рукополагал священников из числа своих духовных чад.

«И священники на пермском языке служили обедню, заутреню и вечерню, – рассказывает Житие Стефана, – пели на пермском языке, и каноны по пермским книгам читали, и чтецы читали на пермском наречии, певцы же всякое пение пермское возглашали. И совершилось чудо в земле той, где прежде были идолослужители-бесомольцы, теперь богомольцы появились… И когда произошло все это, многие люди, видя и слыша это, изумлялись: не только бывшие в Перми, но и по другим городам и землям. Особенно в Москве удивлялись, говоря: “Как он умеет пермские книги писать, откуда дана ему премудрость?” Другие говорили: “Это воистину новый философ. Тот был Константин, прозываемый Кириллом, философ, который дал славянскую азбуку в 38 букв, а этот сложил числом в 24 буквы, по числу букв в греческой азбуке, одни буквы греческого письма, а другие из пермского языка”».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное