Лики земного родства (сборник)

Но тут же послышался из спальни детский плач, и она побежала к девочке. Вернулась с ней на руках и улыбчиво посмотрела на отца. «Ну, вот и закончился наш с обезьянкой антракт, забодай циркач осу, пора выходить на арену», – отставив в сторонку кружку с недопитым чаем, подумал он и тревожно-притихшим голосом произнёс:

– Я понял тебя, доча, не продолжай… Как ни больно даже моему подшаманенному «мотору», но завтра же и начну строить новую жизнь макака. С переселением его на старое место, пускай с родичами своими лесными вновь ручкается…

Ник услышал это, присел на пенёк в клетке и обхватил руками голову с быстро краснеющим от обиды лицом. Закачал ею по сторонам, словно облитый кипятком нервного стресса человек, и мысленно решил: «Нет, шефушка мой, лучшей я в пригородный лес слиняю, но в цирковой хлев… Здесь даже жратву дают в зависимости от твоей родословной и должностного статуса. Ни за что не поеду!»

– Успокойся, папочка. Ты меня не так по-о-онял… Просто Ник оказался хорошим парнем, и я, напротив, предлагаю оставить его у нас. Только надо поменяться с тобой комнатами, добротнее утеплить балкон, и пусть он там себе живёт под твоим приглядом.

Макак не поверил услышанному и даже просунул ухо в решётчатую ячейку. Но когда до него донёсся одобрительный ответ Кюфаряна, выпрямился во весь обезьяний рост и чуть от радости не прослезился. Опять, как и две недели назад, запрыгал по ставшим для него ещё роднее декоративным деревьям и полкам клетки. Наполняя её и постепенно всю квартиру какой-то новой трелью и щебетом понятного сейчас только ему одному земного счастья. И даже впервые за годы проживания здесь захлопал в ладоши, как будто выступает в роли благодарного зрителя и артиста одновременно.

А его не менее окрылённый такой душевностью хозяин опять придвинул к себе кружку с недопитым чаем и задумчиво потёр пятернёй лысину. Переглянулся с дочкой, держащей в руках тоже по-своему счастливую малышку, и с похвальной улыбкой заметил:

– Чо ж, у нас прямо как в цирке, не хватает только бурных аплодисментов.

И они, поддерживая почти детские возгласы прибежавшего к ним из прихожки макака, весело захлопали в ладоши. Вовлекая в этот семейно-радостный процесс даже малышку, которая с мамкиной помощью тоже одобрительно задвигала своими розовыми и пухлыми ручонками. Ручонками на фоне их ещё неосязаемого будущего в обществе этой отзывчивой на человеческую боль обезьянки.

Примятая фата

На свадьбу городских молодожёнов, которые согласились провести её в дядином доме, собралась почти вся сельская округа. Потому под вечер в большинстве соседских домов не засветился ни один огонёк, а в подворьях слышалось лишь разноголосие оставшейся без хозяев живности. И та, видать, с пониманием отнеслась к столь важной отлучке своих кормильцев, вела себя спокойнее обычного. Зато нарастал накал праздничной суеты под натянутым на весь двор палаточным брезентом. Оживлённый говор гостей, занимающих места за большим П-образным столом, забил даже неожиданно возникшую шумность за стенкой сарая.

– Молодята просют подать им тушёной утятины, – скомандовала жена невестиного дяди. – Халюстирин для неё какой-то уже вредный в обычном-то мясце… как бы не брюхатиться начала или ещё чё.

– Ну да, ты ж у нас спец в этом деле тёртый, аж пятерых, ровно кошка, намяукала, – тихо хихикнул Архипыч.

Привычно лизнул палец, прошёлся его увлажнённой подушечкой по уголкам своих голубых глаз и нехотя скрылся за скрипучей дверью хозблока. Разбуженная внезапно включённым светом стая домашних уток настороженно зашевелилась. А едва перед ними появился неуклюжий хозяин с небольшим топориком в руке, как сладко дремавшие обитатели вольера разголосились по сторонам. Мешкообразный здоровяк нарочито кашлянул для их пущего устрашения и переступил дощатую «границу» пернатых.

С тяжёлым придыханием припадая почти на корточки, ухватил-таки самую нешуструю, как и сам, утку и потащил нервно крякающую к стоящему рядом пеньку. едва его «плахи» коснулась пушистая шейка, как раздался приглушённый удар давно не точенного топорика. «Могло быть, малой она будет», – подумал Архипыч и подался на всякий случай ещё за одной, более увесистой добычей. Хватаясь и проскальзывая потными руками по оперению бегающих от него крякуш, смог поймать за ногу лишь не очень-то и встревоженного такой охотой селезня-богатыря.

– Ты шч-ч-чё, старче, уже разуть глаза не можешь?! – издал громкие шипящие звуки с примесью свиста тот. – Я ж тута оди-и-ин, в едином экземпляре на все три десятка девок… Вот останутся они без потомства, так тебе жонка тожеть башку снесёт.

– Ух, говорливый какой попался! – буркнул себе под крючковато прикрывающий верхнюю губу нос запыхавшийся «палач».