Ликвидатор

Едва узнав о смерти Джонсона, Уоррен сразу подумал, что тут замешан Джон Тейлор, выживший из ума генерал на пенсии и, по совместительству, его главный враг. Сам Тейлор, разумеется, ни за что не признал бы себя сумасшедшим, но отрицание, по мнению Уоррена, вовсе не отменяло его помешательства: в конце концов, какой псих признает, что он болен? Только генерал имел достаточно смелости, чтобы устроить подобную публичную казнь. Но почему он не ограничился чертовым видео? Почему решил прикончить зарвавшегося банкира?

Причин, надо думать, две.

Первая – недавняя смерть Джонсона делала этот ролик куда более актуальным (ведь гибель безработного инженера-биолога за полгода успела позабыться).

Вторая (и куда более важная) – Тейлору абсолютно наплевать было на банкира и его вину. Убийство и последующая публикация разоблачающего ролика преследуют цель скомпрометировать не одного-единственного Джонсона, а все движение Синдикат.

Эдвард сжал кулаки так, что костяшки побелели.

«Если за этим действительно стоишь ты, Тейлор… я тебе не завидую».

Когда полминуты спустя он обновил страницу, браузер сообщил, что ссылка неверна и данный ролик отсутствует на сервере. Это могло означать лишь одно: Купер, как обычно, сработал виртуозно.

Однако удалением аккаунта Эдвард ограничиваться вовсе не собирался.

«Те, кто осмелился встать у меня на пути, будут наказаны».

* * *

2031 г., Эль-Вафра, Кувейт

«Я – идиот»

Подобные мысли приходят мне на ум все чаще и чаще. Кто-то считает это взрослением, кто-то – самосознанием.

Я же считаю честностью перед самим собой.

Марина сопит на соседней койке, а я лежу и смотрю в потолок. Я поспал часа два, не больше, – внутренний будильник всегда заведен на пять тридцать – и теперь лежал, пытаясь осмыслить, что же случилось прошлой ночью.

Хм-м-м… Секс?

И да, и нет. Хотел бы я назвать это сексом, но на самом деле это, увы, было нечто большее. Почему я так решил? После банального секса «для разрядки» ты не думаешь: «И что же с нами будет дальше?» В лучшем случае ты думаешь: «Надо будет повторить».

Но сейчас о повторении и речи не шло. Более того – будь моя воля, я бы вернулся в прошлое и предостерег себя от столь опрометчивого шага. Грядущей ночью я должен вытащить из здешней тюрьмы капитана Грина и раствориться в воздухе, навсегда забыв о девушке по имени Марина, но такое развитие событий, совершенно уместное на первый взгляд, ныне казалось мне кощунственным.

«Как можно просто взять и растоптать то, что между вами случилось?» – возмущенно вопила совесть.

Происходящее напоминало чертову экранизацию какого-то любовного романа про черствого, как сухарь, вояку, который нежданно-негаданно влюбился в беженку. Долг зовет его прочь, но рядом с этой девушкой он чувствует себя… счастливым? Пожалуй, что так.

Счастливым…

Интересно, я когда-нибудь действительно понимал значение этого слова?

«Ну и кретин же ты, Мамонт, – презрительно усмехнулся внутренний голос. – Тебе надо о задании думать, а не о телках!»

«Она не телка» – только и смог возразить я.

Мозг упрямо не хочет обдумывать грядущую операцию – лишь обреченно наблюдает за неуместными колыханиями сердца.

Марина проснулась около семи, потянулась сладостно, а потом, приоткрыв один глаз, озорно уставилась на меня.

– Давно не спишь? – хриплым спросонья голосом спросила она.

– Да нет, только проснулся, – соврал я. – Пойдем?

Она кивнула и потянулась вновь, мурча, словно кошка.

Способность думать о побеге вернулась ко мне лишь во время завтрака. Теперь я держал в голове не только модель тюрьмы, которую уже успел воссоздать в мельчайших подробностях, но и остальной город… точнее, ту его часть, где находилась каталажка и достопамятная мониторная комната. Эх, вот бы понаблюдать хоть немного за обитателями тюрьмы через камеры видеонаблюдения, понять, по какому режиму они живут, когда сменяются, когда едят. Это позволило бы мне избежать немало проблем, но, к сожалению, шансы снова попасть в мониторную были минимальны.

Впрочем, несмотря на волнительные переживания, связанные с Мариной, я уже примерно представлял, как мне действовать ночью. Получившийся план требовал от меня определенной жестокости, но иного выхода не было. На войне, как говорится, либо ты, либо тебя.

– О чем ты думаешь, Сэм? – спросила Марина, глядя, как я с отсутствующим видом перемешиваю ложкой безвкусную кашу в моей тарелке.

В столовой мы снова говорили по-английски, чтобы не привлекать к себе внимания надсмотрщиков. И не зря: пока мы ели безвкусную перловую кашу, солдаты увели еще двух мужиков лет под пятьдесят, которые громко матерились на русском.

– Да так, обо всем… и ни о чем, – пробормотал я, мельком взглянул на девушку и снова уткнулся в тарелку.

– Это из-за вчерашней ночи? – Марина коснулась моей руки. – Тебе не понравилось, да?

– Нет-нет, что ты? Ночью все было… здорово! Просто задумался обо всем этом… о войне… о том, что нас ждет завтра.

– Не ты ли мне говорил, что в подобных условиях думать о завтра глупо? – улыбнулась девушка. – Что надо жить сегодняшним днем и радоваться, что мы до сих пор живы?