Ликвидация. Книга вторая

— Эммик, шо там с рыбкой? — раздался за его спинор встревоженный голос Цили.

Гоцман вздрогнул, приходя в себя, и взялся за свежевыглаженные брюки. Эммика как ветром сдуло. Еще через секунду он растерянно возник на пороге с пылающей сковородкой в руках, потом снова метнулся на галерею с круглыми от ужаса глазами.

— Брось! — с мокрой тряпкой в руках выскочила за ним Циля. — Нет, лучше поставь!..

Эммик, похоже, выполнил сразу обе эти просьбы. Сковородка звучно навернулась на доски и, немного позвенев, утихла. Циля мощными ударами тряпки загасила пламя и, распрямившись, с укором уставилась на мужа.

— Я таки только на секунду отошел, — виновато шмыгнул носом Эммик и, нагнувшись, подобрал с полу крупного толстолобика, которого вернее всего было бы обозвать «полужаренным». — Кудой его?..

Не дождавшись от супруги внятного ответа, он со вздохом положил рыбу на сковородку.

— Ай-ай-ай, какой же ж красавчик, — донесся из комнаты Гоцмана умиленный голос тети Песи. — Ну вылитый нарком, то есть я хотела сказать министр!.. Ну просто оторви и брось, какой красавчик… Пиджак просто ж на вас родился. Вы ж только не смотритесь на себя в зеркало, вы ж там ослепнете…

— Ну как? — Гоцман смущенно повернулся к Эммику во всем своем великолепии.

Против ожидания особенного восторга Эммик не выразил:

— Не-ет, Давид Маркович, так вы женщину не обольстите…— Он, важно выпятив нижнюю губу, окинул соседа взглядом опытного портного и, пристроив сковороду с рыбиной на раковину умывальника, заспешил к себе. — Я сейчас.

Через минуту он возник на пороге с галстуком в руках. Галстук имел явное ленд-лизовское происхождение — таких ярких расцветок советская легкая промышленность еще не знала и не желала знать, по идеологическим соображениям. Это был цвет перезрелого апельсина, который к тому же уронили в ведро с оранжевой краской…

— Мама, отойдите… — Эммик накинул галстук на воротник Гоцмана и решительно пресек попытки ему помешать: — Давид Маркович, стойте смирно… А вы, мама, отойдите, я сказал, вы мне загораживаете…

Гоцман смущенно косился на Эммика, сооружающего у него на груди замысловатый узел.

— Тут мало света, — торжественно объявил Эммик, таща Гоцмана за галстук поближе к окну. — Сейчас вы увидите…

Что именно Гоцман должен был увидеть на свету, он так и не узнал, потому что Эммик зацепил забытую на умывальнике сковородку. Недожаренный толстолобик вместе с горелым маслом полетел прямо на Давида…

— Урод!!! Шлимазл!!! — Горестный крик Эммика можно было слышать на 17-й станции Большого Фонтана. — Мама, вы родили идиёта!!! Почему вы не оторвали ему руки, почему вы не стукнули ему головкой в стенку?! Циля! Цилечка! Я не могу быть твоим мужем! Я не Два Больших Расстройства, я геволт! Мне не надо жить!..

— Эммик, брось эти нервы! — крикнул вдогонку Гоцман.

Но Эммик, заливаясь слезами и колотя себя по лицу, скатился вниз по лестнице и там замер в оцепенении, усевшись на нижнюю ступеньку. Тетя Песя и Циля, тоже плачущие, догнали его и по очереди гладили по волосам, ласково приговаривая. Но Эммик продолжал безутешно рыдать, сотрясаясь своим крупным телом, и изредка изо всей силы бил себя кулаком по непутевой голове.

Гоцман с сожалением смотрел на костюм. Испорчен был не только костюм — испорчен был вечер, а может быть, и вся дальнейшая жизнь…

— Что случилось? — прозвучал сбоку знакомый голос.

— Эммик жарил рыбу… — Гоцман со вздохом показал подошедшему дяде Еште замасленную полу пиджака.

Тот понимающе кивнул:

— А ты на свиданку?

Гоцман только расстроено отмахнулся. Дядя Ешта ободряюще похлопал соседа по плечу:

— Будет костюм. Солидный. Не на похороны.

«И в завершение выпуска — новости спорта, — строго произнес мужчина в радиоприемнике. — Сегодня футбольная команда «Зенит», выступая на олимпийском стадионе в Хельсинки, победила финскую команду «Тул» со счетом 5:0. Мячи забили Викторов (дважды), Барышев, Федоров и Комаров…»

Подняв небольшую пыльную бурю, во двор влетел с улицы «Виллис». Круто затормозил у лестницы, ведущей на галерею.

— Ну что, готов? Контрамарки я у Шумяцкого взял… — Кречетов, приподнявшись на сиденье машины, хотел сказать что-то еще, но осекся, созерцая появившегося на галерее робко улыбающегося Гоцмана. На него с любовью смотрели дядя Ешта, тетя Песя, Циля и почти успокоившийся Эммик, и высказывать какие-либо оценки в их присутствии было бы неосмотрительно. — Ого!.. Шикарно выглядишь. Поехали, нам еще за цветами нужно успеть…