Ликвидация (СИ)

Казалось, что милицейские свистки заливаются уже по всему городу. Они преследовали Рыбоглазого со всех сторон, и тот, затравленно оглянувшись, на бегу сунул свой пистолет в пыльные лопухи, росшие у грязной стены. Потом заберу, подумал он… И тут же почувствовал на горле железные пальцы. Он еще вяло удивился, что Чекан вроде бы ранен, а по хватке правой руки так даже и не скажешь.

- Где Ида, ублюдок? - прохрипел Чекан, тыча в нос Рыбоглазого «парабеллум». - Говори!!!

Совсем близко раздался топот. В переулок, задыхаясь, влетел Русначенко в перепачканном пылью и разорванном светлом костюме. В руке он сжимал «вальтер». Чекан, оскалясь, резко крутанул Рыбоглазого перед собой, толкнул вперед. Грохнул выстрел, и бывший полицай с жалким всхлипом обмяк в руках Чекана. Русначенко выругался, вновь вскидывая оружие.

Но на него уже навалились пятеро подоспевших милиционеров. Чекан отбросил в сторону труп Рыбоглазого и бросился прочь. Русначенко, не сводя с него глаз, разбросал милиционеров одним движением плеч, но дюжий сержант в прыжке вцепился ему в ноги. Капитан, задохнувшись руганью, во весь рост растянулся на грязной мостовой.

Кречетов аккуратно, двумя пальцами извлек из бумажного пакета видавший виды «вальтер». К рукояти была привинчена маленькая серебряная табличка с потертой гравировкой: «Гвардии старшему лейтенанту Русначенко М. Н. за образцовое выполнение особо важного задания командования». Другие найденные у задержанного предметы - початая пачка американских сигарет «Лаки Страйк», бумажник, набитый новенькими червонцами, узкий нож с выкидным лезвием, пять запасных обойм к пистолету и удостоверение личности - лежали на столе перед Лехой Якименко.

Гоцман, нехорошо, с присвистом дыша, тяжело расхаживал по кабинету. Якименко, раздраженно барабаня пальцами по столешнице, разглядывал задержанного. А тот сидел перед ним прямо, с безмятежным видом, словно прилежный школьник, выучивший урок и не боящийся каверзных вопросов учителя…

- Стрелок, ты где служил?

- Если возможно, давайте на «вы», - ровным голосом отозвался Русначенко.

- ВЫеживаться будешь в выходной! - гаркнул Якименко от души. - А сегодня у нас понедельник, так шо гуди как паровоз за свое прошлое! Повторяю, где служил?…

Кречетов жестом отозвал Давида на балкон. Здесь было свежее. Во дворе Васька Соболь, посвистывая, пинал только что подкачанные шины ГАЗ-67.

- Точно такую же я видел сегодня, - тихо проговорил майор, постучав пальцем по дарственной табличке на пистолете.

- Где?

- С утра допрашивал другого стрелка… Фамилия - Горелов. Старлей. Положил человека на Канатной.

- Тоже молчал?

- Они все молчат, - вздохнул Кречетов. - Спросишь, почему стрелял, сразу заводят волынку про ранения, контузии, состояние аффекта… И про самооборону.

Гоцман шибко потер грудь, глотнул воздуха и постоял так с полминуты.

- Может, им очную устроить? - наконец тяжело выдохнул он.

- Ты чего такой?… Сердце?… - неожиданно спросил майор, но Давид лишь вяло отмахнулся…

В кабинете раскаленный добела Якименко листал удостоверение личности задержанного.

- Ну а где часть твоя формировалась - тоже не помнишь?…

Гоцман присел на край стола, забрал у Лехи документ, листанул. Русначенко Михаил Николаевич, звание - гвардии капитан, родился 13 мая 1915 года, какой местности уроженец - город Ворошиловск Ворошиловградской области, холост или женат - холост, огнестрельное оружие - вот этот самый наградной «вальтер», подпись владельца удостоверения… Все правильно.

- Ворошиловск - это который раньше был Алчевск, шо ли?… - Гоцман вопросительно взглянул на Русначенко. Тот не удостоил его даже кивком, продолжая равнодушно смотреть перед собой. Давид вздохнул, положил удостоверение на стол.

- Ты не в тылу у немцев, парень… Зря ты так. Думаешь, мы враги какие?… Мы с Лешей, - он кивнул на Якименко, - три года не ленились грудь немцам подставлять. Он здесь недалеко, на Конной, угол Пастера, возле театра, последний свой осколок подхватил. А я - в ноябре сорок третьего, в Киеве… А ты ведешь себя, будто в гестапо попал… За шо хоть именной пистолет дали?

Неподвижное лицо Русначенко чуть дрогнуло, самую малость, но тут же вновь сделалось непроницаемым.

- У меня контузия, - ровным, монотонным голосом произнес он. - Стрелять начал от помутившегося сознания. Сопротивление оказывал по той же причине.

- Зря ты так, - со вздохом повторил Гоцман и оглянулся на Якименко: - Леша, сорганизуй нам чаю.

Небольшой трехэтажный дом на Балковской улице ничем не выделялся из ряда своих соседей-близнецов, выстроенных в конце девятнадцатого века каким-нибудь одесским негоциантом и сдававшихся затем то ли под дом свиданий, то ли под дешевые меблированные комнаты. Заржавленные решетки перил, чахлые от жары шелковицы в крошечном дворике, выщербленный тысячами подошв тротуар перед подъездом. Как и везде, здесь, видимо, жили люди, с трудом одолевавшие тяготы послевоенного быта, но изо всех сил надеявшиеся на светлое будущее, которое уж теперь, после разгрома-то фашистов, точно не за горами.