Ликвидация (СИ)

Теплый субботний вечер стелился над городом, заглядывал во дворы. К пивному ларьку подкатила полуторка, жаждущие доброхоты, подбадривая друг друга, осторожно снимали с нее здоровенную деревянную бочку с пивом и ставили ее ребром на гору старых покрышек, наваленных на булыжник. Худой смуглый старик, бесстрашно свесив ноги с подоконника, мыл окно третьего этажа. «Рыжая кандала, тебя кошка родила!» - орала компания пацанов вслед высокой рыжей девчонке в платье-«татьянке». Жена бережно вела под руку слепого фронтовика в кителе без погон. Молодой капитан торгового флота с орденом «Знак Почета» покупал девушке в кокетливой шляпке мороженое. «Здрасте, Давид Маркович!… Физкульт-привет, Фима!…» - вежливо проговорила продавщица, ловко сбрасывая в ладонь моряка сдачу…

- Слушай, шо за дела? - недоумевал Гоцман, вышагивая перед семенящим Фимой. - Мне надо до военных прокуроров, а ты вцепился, как лишай до пионерки! Хоть поясни, к какому случаю?

- Три минуты! - радостно выкрикнул Фима. Выражение лица у него было лукавое. - Всего три минуты - и побежишь до своих прокуроров! Друг просит!… Во-от сюда пожалуйте. - Он схватил Гоцмана за рукав и гостеприимно потащил его в арку, ведущую во двор.

- Ну дела! - только и произнес Гоцман, увидев свой собственный двор в праздничном убранстве, будто Первое мая какое или день Октябрьской революции. Но в том-то и дело, что было обыкновенное четырнадцатое июня.

Обитатели двора и гости, дружно певшие «Ужасно шумно в доме Шнеерзона», - песню, без которой Одесса не представляла себя уже двадцать шесть лет, - разом замолкли при его появлении. Несколько столов, сблизившихся на этот вечер, ломились от яств, какие только можно было раздобыть в летней послевоенной Одессе. И Эммик был тут, и тетя Песя, и дядя Ешта, и все начальники и подчиненные по угрозыску - от Омельянчука до Тишака. И все они, судя по немому восторгу на лицах, были решительно рады видеть Гоцмана.

- Фима!… - грозно рявкнул он, глядя на друга. Уж разумеется, это все он подстроил.

- Стой, Дава! - замахал руками тот. - Всё-всё! Мы четыре года не замечали твой день рождения! Мы в последний раз сидели так в сорок первом, за неделю до того, как Гитлер решил, шо для своего полного счастья он таки должен прийти сюда!… Ты не хотел - я уважаю! А сегодня - будем!…

- Фима!… Лучше бы Марку с Галей все это отнесли!…

- Давид, не считайте своих гостей дурнее за вас! - обиженно произнес Фима. - Ну конечно, мы уже отнесли Марку с Галей много всего, и они остались довольны!… В общем, не хочешь праздновать - не надо! А мы будем!… - И Фима, вскинув руки, обернулся к замершим гостям: - Ну-ка - рванем!…

Хор рванул так, что его, наверное, было слышно в Херсоне и Николаеве:

У меня сегодня праздник!

У меня родился друг -

Шоб он был здоров!…

- Давид Маркович, так наливать? - Леха Якименко вопросительно наклонил бутылку над стаканом.

Тетя Песя хлопотала, накладывая Давиду курочку, и салатик, и соленых огурчиков, и форшмак, и лендлизовскую консервированную колбасу, которую по привычке называли «вторым фронтом», и фаршированную щуку. Эммик суетливо распихивал гостей, освобождая имениннику лучшее место на лавке.

- А-а!… - махнул Гоцман рукой. - Наливай!…

Застолье было в разгаре. Омельянчук, Якименко, Довжик, Тишак, Саня и Васька Соболь, дирижируя себе, ложками, хором пели:

Мы все женились, мы куплеты распевали.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

Я расскажу вам об одной одесской свадьбе.

Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.

А свадьба весело идет,

Жених сидит как идиот,

Своей невесте на ухо поет…

Припев радостно грянули все обитатели двора:

Гоц-тоц, Зоя,

Зачем давала стоя,

В чулочках, шо тебе я подарил?

Иль я тебе не холил,

Иль я тебе не шворил,

Иль я тебе, паскуда, не люби-и-ил!…

Фима тоже вплел в горестную историю Зои, которой дарили цветы, духи и фолианты, свой шаткий, неубедительный тенорок. Гоцман, вылавливая из миски увертливый помидор, негромко произнес ему на ухо:

- Андрей Остапыч, между прочим, сказал, шо если Фима имеет интерес к уголовному розыску, так пусть работает…

Он знал, чем обрадовать старого друга. Фима мгновенно оборвал песню, и на его лице вспыхнула довольная улыбка, впрочем тут же сменившаяся скучающей миной. Он сдвинул на затылок тюбетейку, потеребил нос.

- Оно мне надо?

- Он так сказал… - Гоцман покосился на Омельянчука, сосредоточенно накладывавшего себе на тарелку холодец, и наконец-то справился с помидором. - Так и шо ты имел сказать за версии? - как ни в чем не бывало осведомился он, со смаком жуя.

Фима помедлил для солидности. Откашлялся, сплюнул в пыль.

- Есть той пустяк, шо я имею упаковку гимнастерок один в один с той схоронки. Срезал бирки с тех, шо мы нашли, и выяснил, с какого они склада.

Гоцман крякнул.

- Не, я могу и промолчать, - заметив его реакцию, обиделся Фима.

- Не тяни кота, босота!…

Фима с удовольствием послушал поющих оперативников. Подцепил на вилку огурец, прожевал, проглотил. Поискал глазами на столе фаршированную щуку, но увы - она пользовалась слишком большим успехом. Гоцман терпеливо ждал.