Ликвидация (СИ)

- Весело… Остается тотальная проверка всех складов и воинских частей. - Майор аж присвистнул от такой перспективы, но тут же упрямо тряхнул головой. - Так, хорошо. Какие еще есть варианты?

- Шо я к вам пришел… - медленно проговорил Гоцман. - Оперативным путем удалось прояснить, с какого склада то богатство прибыло…

- Как это? - Неподвижное лицо Кречетова порозовело от волнения и стало почти мальчишеским. Он нетерпеливо уставился на Давида.

- Есть накладная, по которой его выдали. - Гоцман сунул руку в карман пиджака.

- Ну-ка, ну-ка…

Но Гоцман продолжал молча шарить по карманам. Охлопал пиджак, брюки. И наконец, сжав кулаки, в ярости выдохнул:

- Н-ну, Ф-ф-фима!

Родя, близоруко щурясь, вертел в длинных гибких пальцах накладную. Фима знал, к кому идти - Родя, по-правильному Радченко, был знаменитый фальшивомонетчик, а значит, разбирался и в поддельных бумагах.

- А с чего ты взял, шо это липа? - Родя поднес накладную к носу и с шумом втянул воздух. Покривился: - Ну и несет от тебя, как из бочки…

- Шо липа - знаю… А несет, так день рождения был у друга.

- Но с чего липа, с чего?

С тяжелым вздохом Фима отобрал у него бумагу и медленно, словно больному, начал объяснять:

- Сложено. - Он аккуратно согнул накладную на сгибах. - То есть лежало на кармане. И ехало от самых Сум… Ну, допер?

Родя помотал головой, глядя на Фиму унылым, ничего не выражающим взглядом.

Еще раз вздохнув, Фима помял бумагу в пальцах:

- А хрустит, как свежий червонец. Оно и есть липа. И мастырили в Одессе. За полчаса до склада сунули на карман, оно и не затерлось.

Родя снова взял накладную, недоверчиво повертел в пальцах, потер сгибы, вгляделся в печать. Задумчиво зашагал по комнате туда-сюда.

- Не знаю, не знаю. Бланк типографский. Печать выпуклая. Все честь по чести.

- Так я и говорю, не фраер халоймысничал, - кивнул Фима. - До боли интересно - кто?

- А я знаю?… - пожал плечами Родя, продолжая шагать.

- Родя, ты мене знаешь. Я - человек-могила. Даже под стволом на тебя не покажу.

- Не знаю, - помедлив, покачал головой Родя. - Я от дел отошел. Глаз уже нет, одна близорукость… Не, не знаю. И даже на ум ничего такого не приходит…

Он недоуменно развел руками и выронил накладную - случайно или нет, но над тазом для умывания. Реакция у Фимы оказалась хорошей. Он поймал бумагу над самой поверхностью мыльной воды. Бережно разгладил и взглянул на старого знакомого пристально.

- Родя, шо-то начинает мне сдаваться, а не ты ли и смастырил? А?!

- Я?!! - задохнулся от возмущения Родя. - Да мои рейхсмарки даже в «Дойче банке» брали, как свои, по курсу одна рейхсмарка - червонец! Румыны моими леями платили, и никто не жаловался! И я!… Я!… Этим?!

- Извини, Родя, - искренне огорчился Фима.

- А с чего это вдруг эти ментовские песни? - продолжал возмущаться тот. - Фима Полужид был уважаемый щипач. Все знали за его дружбу с Давидом Гоцманом. Но никто не говорил, шо Фима скурвился…

Как именно Родя получил от Фимы по морде, оба даже не очень заметили. Но получил. И Фима присел на корточки возле утирающего кровь Роди. Тот высморкался, попытался привстать.

- Родя, скажу тебе как родному, - тихо произнес Фима, потирая костяшки кулака. - Я нет-нет, да и думаю: может, я неправильно жил? Надо же брать деньги у богатых и давать бедным. А таким, как ты, давать по морде. У мире должна же быть красота и гармония… - Он вздохнул. - Так шо ты скажешь за эту бумажку?

Глубокой ночью Гоцман постучал в дверь коммунальной квартиры, где жил Фима. Примерно через минуту заскрежетал замок, лязгнул отпираемый засов, с двери сняли цепочку. Открыла женщина. Высокая, стройная, одета в халат. Лица не разглядеть. Света в прихожей не было.

- Фима дома? - тихо, чтобы не испугать ее, произнес Гоцман. Но все равно испугал.

- Не-ет… - Голос был еле слышен, наверняка она спросонок не вполне понимала, что происходит.

Аккуратно отстранив женщину, Гоцман направился вглубь квартиры - бесшумно и быстро. Вспыхнул фонарик в его руке.

Квартира пустовала. Гоцмана это удивило - чтобы в Одессе в сорок шестом году да пустовала квартира. Но это было именно так. Он молча распахивал двери в комнаты, и на него веяло холодком застоявшихся, нежилых помещений. Окна закрыты старыми газетами, вещи - в чехлах.

- Это моя комната, - тихо произнесла хозяйка, когда он сунулся в очередную дверь.

Не обращая внимания на ее слова, он заглянул под кровать, в небольшой платяной шкаф. Никого. Бегло оглядел аккуратную комнатку. Швейная машинка, трельяжик. На тумбочке горела настольная лампа. На смятом покрывале - раскрытая книга. Он издали глянул - «И. А. Бунин. Дело корнета Елагина». Выходит, читала перед его приходом… Читала, несмотря на ночь. Не спала.

- А комната Фимы?…

- Напротив.

Он настежь распахнул дверь в комнату напротив. Комната - громко сказано. Комнатушка, большую часть которой занимали походная складная кровать и верстак. Старые обои со следами от клопов. Угол отгорожен занавеской. Гоцман рывком отодвинул ее - пусто.

- Вы кто? - наконец спросил он у хозяйки.

- Я - Нора… А вы?

- Я Гоцман.

Даже в темноте видно было, как она улыбнулась.