Быстро набирая скорость, «Студебеккер» удалялся от военного склада. Его провожали томительный, надсадный вой сирены и беспорядочная стрельба…
- Почему Академик не предупредил о новых паролях? Поч-чему?… - Чекан скрипел зубами не столько от боли, сколько от ярости. - Чудом же вырвались! Если бы были не на «студере», вообще не смогли бы уйти!… Зачем вообще совались, спрашивается?
- Чеканчик, дорогой, - рассудительно заметил полненький лысый Штехель, который аккуратно перебинтовывал ему рану, - что я могу тебе сказать за это?
- Ни хрена ты не можешь сказать! - застонал Чекан. - Почему к тебе перебрались? У Грека тихо, как в раю! Машину есть где спрятать, катакомбы рядом!… Нет, сорвал с насиженного места!…
- Значит, у него резон. - Штехель, прикусив губу от усердия, щелкнул ножницами, отрезая кусок марли. - Потерпи еще… Вот так. Чтоб спокойнее было, значит, чтоб вернее…
- Спокойнее! Штехель, ты меня не зли, у меня второго человека за неделю убили…
- Да подберем мы тебе людишек, - поморщился Штехель. - Не проблема.
В дверь негромко, но затейливо постучали - три раза коротко, длинно и снова коротко. Звякнул засов. Толя Живчик ввел в тесную, скупо освещенную и заставленную вещами комнату сына Седого Грека, бледного, вяловатого Эдьку.
- Батька просил передать, шо вам не надо ездить до складу, - без всяких предисловий произнес Эдька. Его лицо казалось более унылым, чем всегда.
- Что ты говоришь?! - Чекан неловко двинул раненой рукой и скрипнул зубами. - Вот спасибо! А где ж он, гад, раньше был, а?!
- Уголовка у нас, - так же уныло сообщил Эдька. - Я сховался… Два часа сидел.
Толя Живчик присвистнул от удивления, Штехель выронил ножницы. Они звякнули о чисто вымытый пол. Штехель нагнулся и не сразу их ухватил.
- У Седого Грека обыск? Вот тебе и резончик… Прочуял Академик!
- Сливай воду. Если Грек расколется, мало не покажется…
Лицо Чекана потемнело. Но, в отличие от подельников, он не сказал ни слова. Внимательно смотрел на Эдьку.
- Слухать будете? - равнодушно разжал губы тот. - Батька казав, до Чекана е другое дило. Дюже важное…
Через полчаса Чекан и Толя Живчик вышли из дома, давшего им приют. Пройдя немного, остановились, вдыхая запахи летней ночи. Чекан по-прежнему морщился от боли в раненой руке. Его даже слегка пошатывало.
- Справишься один? - с сомнением поинтересовался Живчик. - Там небось охрана. Полный дом народа. А ты раненый…
- Справлюсь. Возьму Иду для прикрытия… А ты, Толя, кончай пацана и бегом к Седому Греку. Сам сказал, он заговорит - мало не покажется.
- Штехеля тоже? - деловито осведомился Живчик, чиркая пальцем по горлу.
- Сдурел?! Штехель при чем?! Главное, чтобы Грек не успел заговорить…
- Ладно, попробую. - Живчик небрежно приложил два пальца к кепке и зашагал обратно к дому…
В гаражике было душно, пахло бензином и нагретым металлом. И запах этот не мог перебить даже ветерок, налетавший с недалекого моря. Деловито перекликались оперативники, гремело что-то на кухне, мелькали-лучи ручных фонарей. В доме Седого Грека шел ночной обыск.
- Значит, и за «Додж» ты не слышал? - терпеливо повторил Гоцман, глядя на равнодушное бронзовое лицо Грека, сидевшего на корточках. Ветерок перебирал седые колечки его бороды.
- Не слышал.
- И трехтонке ты мотор не перебирал?
Седой Грек пожал плечами, демонстрируя, как надоел ему бесполезный разговор.
- И инкассаторской машины не видел?
Вздохнув, Гоцман кивнул на двух испуганных заспанных румын, сидевших в углу на корточках под охраной милиционера.
- Румыны ж все скажут. Чего тянуть?…
Вздох Седого Грека был обреченным. Но он по-прежнему молчал.
- Грек, ты сильно влип…
- Влип - отвечу, - кивнул тот.
- Очень сильно, - подтвердил Гоцман и усталым жестом потер небритый подбородок. - Ладно, иди собирайся…
Грек поднялся, неодобрительно глядя на беспорядок вокруг. Начал подбирать с полу разбросанные банки, освобождая проход, и складывать их в холщовый мешок. Гоцман, прищурясь, смотрел ему в спину.
- Грек! А кто такой Академик?…
Мешок с банками с грохотом и звоном выпал из рук Грека. Он обернулся.
Обернулись румыны, обернулся милиционер…
- От тож, - наставительно усмехнулся Гоцман.
На улице, у подъезда к дому, мелькнули фары, раздался скрип тормозов, шум работающего двигателя. По звуку Гоцман понял, что подъехал Соболь. И точно, Васька выскочил из кабины и срывающимся голосом зачастил:
- Давид Маркович, я хотел вас не найти, у вас же дела и к тому же ночь, но Андрей Остапыч сказал, шобы лично… «Васька, надо, хоть порвись!» Ну, я ж не мог…
- Да что там у тебя стряслось? - поморщился Гоцман.
Выслушав Ваську, он хмуро обернулся, поискал глазами Якименко:
- Леша! Я уехал. Остаешься за старшего.
- Шо-то случилось, Давид Маркович?…
Но Гоцман только зло махнул рукой и забрался на переднее сиденье «Опеля»…