Ликвидация (СИ)

Ноги занесли его на угол Карантинной и Греческой - советские названия этих улиц он при всем желании сейчас вспомнить не смог бы.

- Вы? - неожиданно окликнули его из темноты. - Та вы шо, Давид Маркович? Шобы вы и не понравились даме?… Бросьте.

Гоцман, покачнувшись, вгляделся во тьму. Это был таксист, куривший сидя на подножке своего «Штевера».

- Я вам откровенно скажу, - как ни в чем не бывало продолжил он, - мне моя вас всегда у пример ставит. Вот, говорит, я помню Даву босяком, каких не было, а стал же ж государственный человек…

- Слушай, государственный человек, - перебил его Гоцман, - домой отвезешь?

- Так завсегда пожалуйста, - обрадовался таксист, суетливо вскакивая с подножки, - со всем нашим удовольствием.

Гоцман плюхнулся на сиденье.

- Не шуруют тебя по ночам?

- Та не, - поморщился водитель, включая зажигание. - Последний раз в мае сел какой-то жучок, хотел на понт взять… Ну так сам потом и бежал быстрее лани. Я ему еще фарами посветил, шобы светлее видно… - Он принюхался и одобрительно хмыкнул: - Коньячок употребляли?

- А слышно?

- Еще как, - хохотнул таксист. - А я вот даже не помню, когда последний раз коньяк пил. Наверно, в тридцать девятом, в Ялте…

В серебрящейся лунной дорожке неподвижно стояло ржавое суденышко - заслуженный сорокалетний баркас, во время войны переименованный в тральщик, а теперь снова доблестно воюющий со скумбрией и ставридой. Море у берега было таким тихим, что кораблик почти не качало.

Невидимый в темноте человек перегнулся через борт, вглядываясь вниз. В следующий миг в ночь полетели фал и трап. Плеснули волны. Это к борту кораблика подошел весельный ялик. По трапу на борт поднялась женщина, потом мужчина.

А уже через минуту Толя Живчик, задыхаясь от быстрого бега, ворвался в халупу, где полуночничал над гроссбухом Штехель.

- Чекан уходит!

- Что ты орешь? - недовольно вскинул редкие бровки Штехель, отрываясь от писанины и аккуратно откладывая ручку. - Как уходит, куда?

- В Турцию, с контрабандистами. Сам видел…

Штехель перевел взгляд на грязные ботинки Живчика.

- Что вперся на чистый пол? Снимай!… А что ж ты только «видел», а? Что ж не остановил?!

- Та мне нужна дырка в голове? - фыркнул Живчик, делая движение, которое можно было расценить как попытку разуться.

- Ну, вот Академик тебе головенку-то и отвернет.

- Тебе тоже…

- Что? - прищурился Штехель. - Язык прикуси, растявкался тут!

- Штехель, ты на меня не ори, я вор свободный…

Секунду Штехель молчал, отвернувшись от Живчика. Наконец снова вскинул на него глаза - на этот раз уже льстивые.

- Ну и что делать будем, Толечка?

- Твоя печаль, - независимо пожал плечами Живчик. - Ветер южный. До утра они не выйдут.

- Ага, ага… - Штехель подвигал бровками, явно принимая решение, и наконец скомандовал: - Вот что - собирай своих ребят. Через два часа скажу, что делать. Шевели ножонками!…

Живчик, не попрощавшись, бросился из комнаты. Штехель, кряхтя, прошелся половой тряпкой по следам его запыленных сапог, швырнул тряпку в ведро, бережно вымыл руки, поливая себе из кружки. И застыл перед телефонным аппаратом, взвешивая в руке гудящую трубку, словно дорогую вещь.

Наконец он решился - быстро, будто боясь обжечься, набрал номер и наигранно-весело произнес:

- Ивана Марковича можно?… Ошибся?… Ой, звиняйте! Без очков не вижу!

Трубка легла на рычаг. С минуту Шехтель тяжело дышал и утирал пот, успокаивая тяжело колотившееся сердце.

Ночь была на исходе. Море из черного становилось тускло-дымчатым, луна убралась за тонкую пелену облаков. Вокруг тускнеющих звезд появились темные круги. Слегка покачивало. Баркас, по-прежнему заякоренный недалеко от берега, словно танцевал на привязи. Тяжело приседали на волне и две шлюпки, подошедшие к его борту.

- Эй! Сухофрукты! - Вахтенный матрос, перегнувшись через леера, всматривался в человека, который медленно, осторожно крепил на борт баркаса что-то темное и тяжелое. - Шо там вошкаемся? Геть!

- Капитана зови, - отозвалась шлюпка.

- Я те щас! - присвистнул матрос.

- Дырку в тыкве хочешь?… Сказали тебе - капитана!

Разглядев в руке говорившего ствол, матрос попятился к рубке. Словно повторяя его движения, первая шлюпка откачнулась от баркаса, с ее борта провис длинный тонкий провод.

Из рубки в сопровождении вахтенного показался капитан. Свесился за борт, пытаясь разглядеть непонятный предмет, прикрепленный чужаками, потом окликнул:

- Эй, на ялике!

В редеющей темноте вспыхнул фонарь, освещая лицо капитана. Он невольно сощурился.

- Чекана позови, капитан.

- Какого Чекана?… Вы кто такие?

- Смотри сюда, - спокойно ответили с шлюпки, и луч фонаря выхватил из тьмы готовую к взрыву магнитную мину, висящую на борту судна.

- Хлопцы, не знаю я никакого Чекана. - Голос капитана стал неуверенным.

- Даю полминуты. Потом взрываю, - холодно пообещали с ялика.

- Да клянусь вам! Не знаю никакого Чекана!

- Отходим, - приказал своим Толя Живчик. - А то булькнем вместе с этой халабудой… Время уже бежит, - бросил он в сторону капитана.

В отчаянии махнув рукой, капитан скрылся в рубке. Живчик, усмехнувшись, велел табанить. Через пару секунд у лееров возник знакомый силуэт.