Я смахиваю в сторону бумагу и швыряю дохлого осьминога на разделочную доску. Он шлепается, звучно и влажно хлюпнув. Хватаю секач и, рубанув по одной из конечностей, отсекаю добрых три дюйма.
Осьминог вскрикивает.
«
Я бросаю отсеченный кусок щупальца Лили, он плюхается на пол. Лили почти мгновенно находит его и глотает не жуя.
– Стой, стой, стой! Ты спятил?
Я вспоминаю мою новую мантру: «Недостаточно чокнутый!» Вытаскиваю из доски секач и отрубаю несколько дюймов другой конечности.
– ПРОКЛЯТЬЕ! – в ужасе булькает осьминог. Свежеотрубленный кусок дохлого осьминога я опять бросаю Лили, которой, похоже, происходящее доставляет не меньше удовольствия, чем мне.
– Извини, тебя что-то беспокоит? – спрашиваю я осьминога с притворным сочувствием.
– Конечно, беспокоит! Ох! Фу! Даже сквозь ее череп чувствую вкус… – осьминог зеленеет. – Кажется, меня сейчас вырвет.
Я пожимаю плечами.
– Радуйся, что это всего лишь твоя тетка.
Взмах ножа. ХРЯП. Еще кусок брошен Лили.
– О чем ты?
Я хватаю секач и присаживаюсь на корточки, чтобы заглянуть осьминогу в глаз. Лили усердно помогает мне, вылизывая пол там, где только что лежали куски осьминога. Ее голова наклонена, мы с осьминогом находимся лицом к лицу, смотрим глаза в глаза. Один на один. Я подношу секач на расстояние дюйма к его лицу.
– Имей в виду, осьминог: сегодня ты уйдешь. Уйдешь сегодня, или я арендую лодку и, клянусь всеми богами, буду прочесывать сетью весь гребаный океан, пока не выловлю всех, кто тебе дорог, – судя по виду, осьминог надеется, что я не посмею. – А потом вернусь сюда, изрублю их всех и скормлю моей собаке, и ты будешь давиться вкусом их вонючей плоти.
В подтверждение своих слов я выпрямляюсь и покрепче обхватываю рукоятку секача.
Р-РАЗ!
– Твою мать, – я кидаю кусок осьминога Лили, она ловит его на лету.
Р-РАЗ!
Еще кусок.
– Твоего отца, – этот шлепается на пол, но Лили вмиг его находит и съедает.
Р-РАЗ!
– Твоего брата!
– У меня нет братьев!
Я рычу.
Р-РАЗ!
– Твою сестру!
– Прекрати!
– А жена у тебя есть? Спешить мне некуда! Ну как, Лили, нравится тебе эта игра?
ДА! ЖЕВАТЬ! СЧАСТЬЕ! ЕЩЕ! СОЛЕНОГО! МЯСА! ЛИЛИ! ПОЖАЛУЙСТА!
– Ладно, ладно! Я понял тебя.
– Так ты уйдешь? – Я угрожающе потрясаю над ним секачом.
– Ты же сказал, что у меня есть время до вечера, – осьминог все такой же хитрый и ушлый.
Разве я так сказал? Не помню. Мне предстоит выяснить, на самом ли деле слепая, убийственная ярость, – естественная составляющая скорби. Нормально ли для меня на этой стадии стремиться причинить страдания моим врагам, или я зашел непоправимо далеко?
Я впиваюсь взглядом в осьминога и расстегиваю рукав рубашки.
– Что такое? – спрашивает он.
Я закатываю рукав, медленно обнажая свою татуировку. Восемь осьминожьих щупалец свисают с моего бицепса, я вижу, как округляются глаза осьминога. Поднимаю рукав еще выше, демонстрируя работу Кэла снизу вверх для пущего эффекта. Наконец рукав закатан почти до плеча, вся татуировка на виду: такса с торжествующим видом стоит у осьминога на голове.
– Так что прощай, сукин ты сын.
Я поигрываю мускулами, чтобы осьминог как следует проникся, а потом хватаю секач и вонзаю в доску с такой силой, что она раскалывается надвое.
– ТЕПЕРЬ Я – ОСЬМИНОГ!
Пелагиаль
Я собирался и укладывался несколько дней подряд, педантично отмечая галочками предметы и задачи в полудюжине тщательно составленных списков. Лили еще спит, когда я застегиваю молнию на последней из наших сумок; они высятся возле двери спальни горой, рядом с которой выглядит карликом не только Лили, но и, пожалуй, даже я, и ждут, когда их перенесут сначала в машину, а потом – на судно. Наш багаж ошеломляет размерами, но с другой стороны, неизвестно, надолго ли мы уезжаем и насколько опасным окажется наше путешествие. Трент (несмотря на совет перестать плясать под дудку осьминога) предостерег, что я бегу от судьбы, и я понял, как он за нас беспокоится: затея и впрямь опасная. А я, наоборот, чувствую себя так, словно впервые с самого начала этого испытания держу ситуацию под контролем.
Я любуюсь моим милым гусенком, мирно спящим в пуховом гнездышке из одеяла на нашей постели. И чуть было не поддаюсь желанию пристроиться рядом. Осьминог ушел два дня назад. Без помпы, без громких речей и прощаний – просто удрал под покровом ночной тьмы. Исчез, как он и обещал, когда я приготовил для Лили зловещую трапезу. В отсутствие нашего непрошеного гостя мы чувствуем себя так, будто оказались посреди «глаза бури». Воды неподвижны, ветер утих, хрупкое спокойствие исполнено очарования, хотя и ясно, что вскоре шторм разбушуется вновь.
Спящая Лили, усатые щеки которой раздуваются с каждым вдохом, напоминает мне щенка, каким она была когда-то. Щенка, который видит сны о барсуках и берегах, о теплых коленях, веселой возне, солнце и охоте. Не знаю, в самом ли деле я напугал осьминога настолько, что он отступил навсегда, понятия не имею, куда он скрылся. Все это почти неважно.