После этого она закрывает глаза и отчаливает в еще один волшебный сон, в котором нет привычных ей кошмаров. И есть нечто странное, но чудесное в том, что, даже пребывая в столь глубоком забытьи, ее разум как-то
Она просыпается перед самым рассветом, когда черный дрозд за окном, сидя на усыпанном снегом дереве, заводит свою песню. Она вспоминает, как Перкин Бак объяснял ей, что птицы поднимают «шум» (он никогда не называл это «пением») не потому, что радуются приходу дня, как считают многие, но для того, чтобы «предупредить о нем и приготовиться к бдению без устали, которое они должны нести, пока светло». Она лежит не двигаясь, слушает дрозда и думает о том, что ежедневно должна бдеть сама себя, стараясь не выказать своей вины, и как с каждым днем эта мучительная надобность держать безгрешное лицо отравляет и мало-помалу убивает ее.
Она пытается отбросить эти мысли и чувствует, что дарованный ей дивный сон придал ей свежих сил. Сегодня она как следует поработает у Белль. Она приложит все свое усердие, чтобы сделать парик для Виолетты – последний ее парик, где волосы редки и выпадают, тот, в котором она будет в последней сцене, когда стоит возле окна и смотрит на толпу на улице и видит… или ей кажется, что видит… любовника, с которым ей пришлось расстаться, идущего в сторону ее дома…
За оконцем в двери появляется свет, и к Лили тихонько стучат. Дверь открывается, и за ней, резко очерченный в дрожащем свете коридорной газовой лампы, стоит Сэм Тренч. Он в форме суперинтенданта, готов отправиться на работу. Он не заходит в комнату, только стоит на пороге, придерживая дверь.
– Лили, – говорит он, – Джойс послала меня узнать, хватит ли у вас сил, чтобы спуститься в кухню и выпить чаю с оладьями.
– Да, – отвечает Лили.
– Мы надеемся, что вам хорошо спалось.
– Спалось чудесно. Эта комната напоминает мне ту, что была у меня в детстве, когда я жила в Суффолке. Разве что пухового одеяла на кровати у меня там не было, а только маленькое вязаное.
Сэм Тренч стоит истуканом – как всегда стоял в церкви – и смотрит в сумрачную комнату, а за спиной у него волнуется и мерцает белое пламя газовой лампы. Он молчит. И Лили дивится этой его неподвижности и безмолвию, и гадает, не отточил ли он эти навыки благодаря своей профессии; не тот ли он, кто терпеливо ждет и ничего не говорит, сверлит своим неотступным взглядом ту, что виновна, и ждет, когда она расколется и признается в содеянном.
Лили расчесывает волосы и умывается. Она уснула в своем шерстяном платье, и юбка измялась. Она думает, что сейчас, наверное, похожа на беспризорницу, нашедшую для себя какое-то временное пристанище в укрытом снегом мире, но изменить это она не в силах. Перед тем как уйти, она оглядывает маленькую комнатку с зелеными стенами. Расправляет пуховое одеяло и с нежностью проводит по нему рукой, будто увидела под ним себя саму и хочет сказать себе спящей: здесь тебя ждет мирный сон без кошмаров, без гнева и без страха.
Она спускается в гостиную, где Джойс разливает чай и подает ей блюдо с домашними оладьями, и впервые за долгое время Лили чувствует голод. Она ест свою оладью, как истощенное дитя, – в страшной спешке и роняя крошки себе на грудь. Она поднимает глаза и видит, что Джойс и Сэм Тренч смотрят на нее и улыбаются. Пока она отряхивает крошки с платья, Джойс придвигает к ней оставшиеся оладьи и говорит:
– Сэм сказал мне, что о вас, кажется, некому позаботиться. Это правда?
Лили, потянувшись было за еще одной оладьей, убирает руку. Она начинает рассказывать, как Белль Чаровилл наконец согласилась оставлять дверь в свой кабинет открытой, чтобы до постижеров доходило тепло от ее печки, и у Белль, пусть и владычицы в этом маленьком мирке, золотое сердце, и она подбадривает своих девушек остротами и смехом…
Джойc, бросив взгляд на Сэма, говорит:
– Имя Белль Чаровилл известно всему Лондону, Лили. Я слышала, что она весьма очаровательна, но вам не стоит полагаться на нее.
– Да, – говорит им Лили, – и я не полагаюсь. Я не жду, что кто-то будет обо мне заботиться.
И снова Сэм с Джойс обмениваются взглядами. Затем Сэм откашливается и говорит:
– Мы с Джойс поговорили вчера ночью. Мы увидели, как вам нехорошо и как вы исхудали, и я сказал Джойс: «Однажды, много лет назад, я спас Лили и думаю, что она вновь нуждается в спасении». И Джойс сказала, что опасается, не случилось ли с вами недавно чего-то дурного, и…
– Нет, – быстро отвечает Лили. – Ничего дурного со мною не случалось.
– Что ж, это хорошо, но, может быть, вы испытали ужас или горе, о которых не хотите говорить. Такое нередко случается с девушками вашего возраста. И мы бы ни за что не стали лезть в вашу жизнь, но…
– Нет никакого горя.
– Но что-то вызывает вашу тошноту. Возможно, дело просто в том, что вы себя не бережете, ибо такое очень часто приключается с юными…