Лиля Брик. Жизнь

Разойдясь с Триоле в 1923 году, Эльза жила в шикарном Париже в бедности и одиночестве. Лиля регулярно помогала ей, посылая деньги, которые брала у Маяковского, посылала и после его смерти — тогда наши червонцы были конвертируемыми. Но вскоре Эльза стала зарабатывать на жизнь, включившись в круговерть моды большого города. Она была «рукастая» и начала делать бусы из чего попало — вплоть до метлахской плитки. Продавала она их в модные дома Парижа. Где-то ее принимали любезно, но бывало и так, что приходилось часами ждать, стоя на черной лестнице, и модельер грубо отказывал в заказе. Она присылала бусы Лиле и своим приятельницам, и еще долго их можно было увидеть на пожилых дамах.

В свое время, рассказывала Эльза, Лиля подарила крупные коралловые бусы Елене Тагер. Когда Марина Ивановна Цветаева увидела их, она стала просить Тагер отдать эти бусы ей, уж очень понравились. Каждый раз, как встречала ее, так и просила. «Я не могу, — отвечала та, — мне их подарила Лиля Юрьевна». — «Так попросите ее, чтобы она разрешила вам отдать эти бусы мне!» Та, помявшись, спросила Лилю. И Лиля, несколько обескураженная, что ее подарок хотят передарить, все же разрешила, учитывая, что кораллы будет носить Цветаева, которой этого так хочется. Тагер отдала их Марине Ивановне, а та на следующий же день… их продала! «Ну, не может быть!» — «Как так не может быть, когда Тагер сама, каясь, сказала об этом Лиле. И очень на Марину похоже». И как реагировала Лиля? Она сказала: «Бедная! Представляю, как она нуждалась».

Еще будучи женой Андре Триоле, Эльза побывала на Таити и прислала оттуда письмо Шкловскому, обыкновенное, нелитературное, которое ему так понравилось, что он прочел его Горькому. Дело было в Берлине в двадцатых годах. И Горький откликнулся: «Я бы очень советовал автору письма написать о Таити, вероятно, это очень удастся ей. Писать же надо, опираясь только на свои впечатления и только их имея в виду… Яркие мелочи должны быть подчеркнуты, тогда они заблестят, как драгоценные камни, но их не должно быть много, иначе блеск их затемнит существенное. Существенное же должно быть ощутимо-непонятно, как все существенное и всякая новизна. Действительность, видимая впервые, ощущается как фантастика. Это ощущение очень важно сохранить. Не надо бояться наивности, наивность предохраняет от многословия, всегда пагубного в искусстве слова…»

Свои первые книги Эльза написала на русском языке, потом стала писать по-французски. Много переводила. Трудно переоценить ее деятельность, ее неукротимое желание знакомить французов с русской культурой, а советских людей — с французской.

Вместе с Константином Симоновым Эльза написала сценарий фильма «Нормандия — Неман». Это она — одна из самых активных устроителей выставки в Лувре неизвестного французам гениального примитивиста Пиросма- нишвили. Это она организовала и прокомментировала выставку Маяковского, которую провезли по городам Франции в духе русских передвижников. Это она придумала, чтобы знаменитая Любовь Орлова сыграла в Москве «Милого лжеца» Килти, переведенного ею и поставленного Ниной Михоэлс. Это она на страницах газет представляла парижанам только что изданную повесть Чингиза Айтматова или новую роль Николая Черкасова и еще не знакомую французам Плисецкую.

В начале пятидесятых годов Эльза с Арагоном решили подыскать себе к надвигающейся старости загородный дом и в конце концов остановили свой выбор на… полуразрушенной мельнице неподалеку от Парижа, в местечке Сен- Арну. Мельницу перестроили, получился уютный и оригинальный дом. «Боже мой, наконец-то мы отрезаны от всех этих любителей пожирать чужое время!» Для нее было важно одно — писать. Чем дальше — тем времени все меньше, «не успеешь отметить один день рождения, как уже наступает следующий», а она была полна планов и надеялась, что судьба будет милостива… Хорошо там работалось и ей, и Арагону! Уже давно она была вне парижской' суматохи, чужда публичности, хотя любила одеваться, предпочитала одежду от Грэ, всегда носила шляпы и до последнего дня отличалась элегантностью.

Сестры переписывались более пятидесяти лет, и большинство писем сохранилось. Они лежат в архивах Москвы и Парижа. Переписка эта интересна и панорамой культурной жизни, и литературными суждениями, и сложной мозаикой политической жизни Франции, и знаменитыми персонажами XX века, и обычными житейскими делами…

Письма молодых лет — в числе серьезного и существенного — пестрят разговорами о моде, описанием блузок, цвета губной помады, формы шляп и названиями духов. В них — рисунки платьев, фасоны причесок, высота каблуков, что носят в Париже. Но с годами все чаще мелькают рецепты лекарств, просьбы прислать пилюли, инструкции инъекций, вопросы относительно кардиограмм и давления… Правда, тема одежды окончательно не исчезает, но больше внимания уделяется, скажем, не модной обуви, а обуви удобной. И на первое место ставится не фасон осеннего пальто, а его легкость. И это естественно: какие-то интересы женщин меняются, но навсегда не исчезают.