Лиля, дочь Ларисы

Ей было уже за сорок, но выглядела она моложаво и свежо, не больше, чем на тридцать пять. Плотный молочный цвет лица и упругая кожа – такая упругая, что не ущипнешь, – вызывали вздохи всех женщин поликлиники. Морщинки вокруг глаз только-только начали закладываться и, если не искать их проекцию специально, то даже вблизи не были видны. Особенно молодой ее делали чрезвычайно белые, чистые белки, какие бывают у детей, и здоровые, блестящие волосы, не тронутые ни сединой, ни краской. Несколько сотрудниц находились в таком же возрасте, что и Лариса Ивановна, и за последнее время все привыкли к их жалобам на приливы, духоту, жару, вечно открываемые окна, непроходящий жор и раздражительность. Все это было поводом для шуток и щадящего отношения к дамам климактерической поры. Одна Лариса Ивановна чувствовала себя превосходно. Она заявила, что у нее уже несколько месяцев нет менструаций, и, кажется, «девочкой» она становится легко и без неприятностей. Никто не удивился. Если уж кому и суждено познать этот переход без всяких гормональных всплесков и прочих тягот менопаузы, то это должна быть именно Лариса Ивановна.

За двадцать лет брака она забеременела только раз, Гошей, в студенчестве. Потом уже ни разу и это было удивительно, потому что они с мужем ничем не болели. Лариса Ивановна лишь пожимала плечами и искренне удивлялась на вопрос родителей, не пора родить еще ребенка: «Не беременею почему-то» Ни она, ни мать с отцом ни разу вслух не вспомнили о том, как требовали от нее сделать аборт, и лишь по той страстности, с которой бабушка с дедушкой вдруг принимались целовать Гошку, было понятно, что это жестокое требование тревожит их души.

Гошка был светом в окошке, сейчас уже взрослый, закончивший университет. Как только он нашел свое место в жизни и съехал от родителей, Лариса Ивановна перестала беспокоиться о нем, словно ее материнская миссия пришла к завершению и все, что с ним могло случиться, она восприняла бы философски: «Это жизнь! Просто иди вперед!»

Свое внимание и заботу она перенесла на супруга и у них начался период той поглощенности друг другом, какой обычно переживают в медовый месяц. Петр Иванович приходил встречать жену после работы, в руках у него частенько был то цветок, то коробка конфет. Он приглашал ее ужинать не дома, а в кафе: «Насиделись уже в кухне этой!» Из окон поликлиники хорошо было видно, как он целует ее в обе щеки и поправляет воротник пальто, она берет его под руку и оба неспешно уходят. «Не, ну живут же люди!» – протягивал кто-нибудь из медсестер или врачей и все чуть грустно вздыхали, ощущая собственную обделенность любовью. А Дубровские в новой стадии полного слияния как-то внутренне обновились и начали поговаривать о внуках – лучшем свидетельстве их нетленной любви, извечного притяжения мужчин и женщин и торжества жизни как такого.

***

Однако в одно прекрасное утро Лариса Ивановна примчалась в поликлинику вместе с супругом, удивив всех взъерошенным видом и раскрасневшимся лицом. Они вломились к гинекологу.

Оказалось, Лариса Ивановна беременна! Новость сотрясла здание районного отделения здравоохранения до основания, коллектив гудел как растревоженный улей. Вот это Лариса Ивановна отчебучила! Волнение охватило даже пациентов, смирно сидящих в очередях, они перешептывались и пытались узнать друг у друга, что случилось, что за беготня: кому-то плохо, кто-то умер, «Скорую» вызвали? Кто-то осекал: почему тогда врачи улыбаются и радуются?

Потом сияющие Лариса Ивановна и Петр Иванович в «обеденной» рассказывали, как они заподозрили неладное. Сегодня за завтраком. Мол, супруг пристально посмотрел на благоверную, хлопочущую у плиты, и спросил:

– Дорогая, а не беременны ли мы часом?

Оба воззрились на аккуратный тугой животик, в последнее время приподнявший пупок вечно стройной Ларисы Ивановны, он замечательно вырисовывался под струящимся атласом французского утреннего халатика, доставшегося Петру Ивановичу во времена оные в качестве военного трофея. И спустя час в кабинете гинеколога родной поликлиники оба супруга уже блестели слезами счастья.

Они благодарно трясли руку доктора, не слыша его советов и поздравлений. По всем признакам у них будет девочка! Судя по сердцебиению совершенно здоровая и всего через каких-то три с половиной или четыре месяца. Боже, столько всего надо сделать и подготовить! Лариса Ивановна и Петр Иванович вмиг скинули по двадцать лет, засветились, тела их стали легкими, а взгляд упругим и целеустремленным.

– Эх ты, окулист! Проглядела себя! – улыбался Петр Иванович, в очередной раз взволнованно обнимая и целуя супругу в порозовевшие щеки.

У регистратуры и гардероба их снова поздравляли, обнимали и чмокали в радостно-встревоженные лица, жали дрожащие руки, в общем, образовался вселенский переполох в рамках четырех этажей отдельно стоящего здания города Москвы и все были искреннее воодушевлены, как будто это лично им привалило счастье.