Лиля, дочь Ларисы

Молодая мама выспрашивала у всех рецепты питательных блюд, как то, например, тыквенный или чечевичный суп. С ухищрениями и значительной переплатой каждую весну доставала баночку астраханской черной икры, потому что весенний авитаминоз у ребенка. Кто-нибудь из молодых коллег иногда не выдерживал потока материнской любви Ларисы Ивановны и говорил: «Шуму столько! У всех дети и ничего, как-то живут и растут без икры и облепихи» Но обязательно кто-нибудь отвечал: «Вот именно, что как-то! На магазинных пельменях и консервах. Много вы в своих детей вкладываете? На танцы водите? В шахматы играете? Сказки по ролям читаете? На крахмальных салфеточках кормите? Вот и получите-распишитесь: разницу проведите между своими обормотами и Лилечкой!» Лилю знали все, потому что поликлиника обязательно проводила Новый год для детей сотрудников и каждый знал, у кого какой ребенок, после короткого наблюдения обычно нарекаемый обормотом. И только Лиля была Лилей, потому как принцесса, девочка из интеллигентной семьи, смышленая и с хорошими манерами – как раз такая, какая должна получиться, если ест на крахмальной салфетке и читает стихи по ролям.

***

К радостям первых лет прибавилось любование успехами и талантами Лили. Она была очень артистичной, пластичной и памятливой. В детском саду и Доме творчества быстро стала солисткой танцевальной группы, а читать и писать выучилась раньше всех. И еще, как ни странно, с четырех лет прикипела к страсти Петра Ивановича, к шахматам, сначала, конечно же, из-за красивых фигур, потом уже заинтересовавшись хитростью ходов. Демонстрировала нестандартную логику неотягощенного детского сознания и иногда невольно дарила отцу свежий взгляд на возможности тактики и стратегии. Года три-четыре, как все дети, она стремилась обогнать и перегнать, а потом поняла философию игры и озадачивала Петра Ивановича непредсказуемостью ходов. С тех пор столик с шахматной доской в их гостиной был неприкасаем для уборки и всегда хранил разыгрываемую партию. Петр Иванович, проходя мимо, задумчиво потирал подбородок, стараясь предугадать, что за каверзу задумала его дочь. А Лиля хитро поблескивала глазками, кокетливо убирала за ушко белокурый локон и смотрела на доску небрежно, будто игра ее не занимала.

Гоша прислал письмо с фотографиями, писал, что женился на якутке. Извинялся, что спешно, тайно, без праздника, ведь оба геологи и не сидят на месте. Лариса Ивановна и Петр Иванович на какое-то время онемели – на якутке! Со снимка на них смотрело чуждое раскосое лицо с широкими скулами и совершенно черными волосами. Лариса Ивановна в испуге прижала руку к груди. Ее организм отказывался принимать в семью неевропейскую кровь. Строго говоря, девушка была красива и выражение лица доброе и умное, но ведь не русская! Родители поздравили молодых телеграммой и сделали денежный перевод в качестве свадебного подарка, но мужу Лариса Ивановна призналась, что пока не готова увидеть невестку, поэтому в гости не пригласили. В следующем письме пришла фотография новорожденного сына Гошки, и Лариса Ивановна расплакалась – внук был похож на мать. Гошка сам облегчил родителям положение, заверив, что в ближайшие годы они с женой будут невыездными. На том все и успокоились и зажили своими, отдельными друг от друга жизнями.

***

Дружба с девочками у Лили не складывалась с самого детского сада, потому что не находилось девочки, согласной выдерживать постоянное сравнение с ней. Бедняжкам приходилось выслушивать упреки мам и бабушек: «Лиля то, Лиля се, а ты?»

Зато с Орестом Поповым сразу возникла самая нежная приязнь. Мальчик жил в ее подъезде на первом этаже и ходил в ту же группу сада. Его отец, дядя Жора, работал слесарем-сантехником, а мать, тетя Нина, диспетчером в их же ЖЭКе. Дядя Жора всегда всем широко улыбался, иногда даже некоторых хотел обнять. Лиле было его жалко, потому что люди его почему-то чуждались. Он, бедняжка, ходил с трудом – часто спотыкался и присаживался то на заборчик, то на скамейку, то просто облокачивался о стену. Тетя Нина, встретив его, всегда говорила одно и то же: «Боже, стыдно-то как!» – и уводила его домой. Лиля недоумевала, чего стыдится, если человек плохо ходит, тем более, если он такой добрый. Она спросила об этом маму, та ответила неясно и как-то чеканно, причем глаза ее сделались холодноватыми:

– Дядя Жора не может ходить твердой походкой не потому, что болен, а потому что сам себя чуть ли не каждый день доводит до ненормального состояния. Когда люди сами себя губят, за них бывает стыдно. Понятно?

Лиле было непонятно, но она кивнула, почувствовав, что маме неприятно об этом говорить. И еще почувствовала, что мама враждебна к дяде Жоре и не одобряет его. Зато тетя Нина ей симпатична, при встречах мама всегда приветливо улыбалась, ободряюще кивала или пожимала руку и останавливалась на пару слов о здоровье и о детях.