Лилия

Мне всегда казалось, да и сейчас тоже, что поселение в котором мы обитали имеет какую-то злую сущность. Людская коллективная ненависть ко всему окружающему. У каждого поселения есть душа, независимо от размеров. Скопление людей в одном месте оживляет любое поселение и каждое поселение бывает светлое либо тёмное.

Душа поселения окрасилась в чёрный. Наверное, первый поселившийся человек поселения был с чёрной душой и люди были готовы уничтожать других. В скором времени граждане целой страны были готовы растерзать друг друга.

Коллективный разум приобретает либо чёрный, либо белый свет.

18

«Светлое будущее» нам было обещано сотнями окружающих людей – дома, на улице, в школе в процессе воспитания неудачников и до сих пор мне не известно, что значит «светлое будущее». Что оно означает для тех или других? Правды никто говорить не смел, и не знает, ибо правда у каждого своя и в том виде, в каком наиболее комфортно представляется, а ложь – неотъемлемая часть общественного сознания.

Школа неудачников поглотила меня с неизбежностью и «светлое будущее» начало стремительно искажаться вмешательством учителей-неудачников, не имеющих представление о том самом «светлом», которое тем или иным счастливчикам они смели предрекать.

Начался процесс адаптации и подавления индивидуальности. Взрослые манипуляторы придумали нормы поведения и затачивают детей под эти нормы, не позволяя даже думать о расширении границ общепринятого. Творческая сущность подстраивается и гасится, гениальность уничтожается в корне, мечты разбиваются о суровую действительность, о принципы и нормы социума. Общество не приемлет атипичное поведение. Школа и дальнейшая взрослая жизнь убивает весь потенциал, загоняя в рамки общепринятой морали. Выделяться опасно, нужно быть сильным, жестоким и безжалостным, чтобы выделяться. Общество изменяет человека, порой делая его во многом противоположным самому себе – необходимо подстраиваться, притворяться и играть чуждые роли, иначе общество пережуёт и выплюнет – оно и есть жизнь, а жизнь есть иллюзия, театр. Впрочем, общество также безумно и управляемо, порой достаточно железной воли и красноречия одного человека, чтобы общество озверело, вспыхнуло как пламя чуждой идеей и тогда обществу с иными нормами стоит опасаться, поскольку одно стадо не приемлет инакомыслия другого стада – требуется также и другим насадить нормы чуждого общества. И в некоторых случаях оно поглощается, возможно, потому что достойно поглощения.

Учился я хорошо, с полуслова понимал все предметы и старался докопаться до сути каждого упражнения, не довольствуясь тем что так должно быть и так принято, а старался ответить на терзавшие меня вопросы «почему?». Следом доска почёта выдающихся учеников, бесконечное «светлое будущее» и «яркое настоящее» и ни одного действительно стоящего предмета, действительно полезного и актуального в мире стремительно меняющихся идеалов и, ни одной терзавшей мои мысли нимфетки во всей школе, никого подобного Лилии, к тому времени поселившейся в моем воспалённом воображении, и позднее, к пятому-шестому классу окончательно пленившей меня на всю оставшуюся жизнь.

19

Начало среднего возраста ознаменовалось прорывающимся наружу протестом – мама стала вдруг молчаливой и раздражительной.

Отец остался мечтателем, теоретиком. Он с воодушевлением рассуждал с друзьями о перспективных направлениях, отстаивал свою точку зрения с остервенением и зачастую с ним соглашались и кивали утвердительно. Но всего лишь теоретические измышления, которым не суждено было сбыться, все более раздражали своей воздушностью и однажды прорвавшееся наружу возмущение супруги ошарашило отца своей искренностью:

«Может уже хватит мечтать и возьмёшься за дело? Пока ты тут разглагольствуешь, многие уже и построились, и организовались, а я все тащу на себе» …

«Я дом построил» -возразил отец.

«Нет, ты построил рухлядь, совершенно не приспособленную к нормальной жизни».

Но полноценный бунт только назревал, прежде чем сформироваться в окончательную войну. Мама молча ушла к бывшей соседке, отношения с которой вдруг переросли в дружбу и к вечеру папа и дети обнаружили то самое: «Лежащую с распростёртыми руками жену – на полу, в белых трусах и чёрном лифе», уничтожившую так и не резвившееся в полной мере даже к тридцати годам волоски, точнее девичий редкий пушок. Протест временно погас и даже появилось чувство вины.

Та самая подруга, по замыслу дьявола была мать Лилии, заложившая со своей стороны бомбу самоуничтожения в разум мамы и то же самое в последующем проделала Лилия по отношению ко мне и в большей степени по отношению к Даше. Не намеренно – она не желала нам зла.