Мы замолчали, каждый испытывая неловкость за свои слова и выходки. Наговорить — наговорили, а как теперь позабыть сказанное в гневе? Вот и стоим, и мнемся, выискивая брод посреди болота.
— Не сбежишь?
— Нет, — покачала головой. — Где же я еще найду такого ответственного нанимателя, оберегающего мою репутацию, пуще меня. Только попрошу не смешивать деловые отношения с личными, потому что страдает Вейре.
— Хорошо, — согласился Освальд, пронизывая меня глубоким, непередаваемым взглядом, в котором я увидела удивление, сожаление и капельку грусти. Хотя на душе я испытывала ровно то же самое. — Что-нибудь еще?
— Нет.
— Тогда покидаю сей гостеприимный дом, — Освальд шутливо поклонился.
— А саквояж? — осторожно напомнила про сумку.
— Ах, это? — он вытянул руку, с тетрадью и маленьким саквояжем. — Перечитаю на досуге.
Я покраснела и призналась:
— Наверно, я кажусь тебе упрямой и недалекой, все делающей назло, но это не так. Просто я ничего не помню, кроме последних полгода, не знаю простых тонкостей, — помолчала, прикусив губу. Освальд замер, боясь пошевелиться, и внимательно слушал исповедь. — Вот и попадаю впросак. А я всего-то хотела стать независимой. — Носком ботинка попинала деревянную щепку. — Ну и рискнула.
Кажется, я до глубины души ошеломила его. Опираясь спиной на косяк, он долго смотрел на меня, прежде чем задумчиво ответил:
— Мы все в той или иной мере делаем ошибки. Ты, Фина, несомненно, умна, находчива и все сделала почти верно. Не учла лишь, что незамужняя баронесса, удостоенная аудиенции королевы-матери, не может быть автором подобных историй. Книги, опасные для репутации, следует издавать через хорошего поверенного, а это тоже стоит денег.
Хорошо, что все обошлось. Но, впредь, чтобы у тебя не было нужды писать пикантные романчики, не отказывайся от жалования, которое честно заработала. За прошлые месяцы оно зачислено на твой счет, которым ты сможешь распоряжаться уже через пару месяцев. Тогда же станешь владелицей домишка. А пока на расходы будешь по-прежнему получать ежемесячную сумму.
— Почему раньше об этом не сказал? — растерянно спросила. Неужели прежде нельзя было вот так спокойно разъяснить мне на пальцах?
— Думал, ты знаешь, — простодушно ответил он. — Это же знают все!
Я потупила взгляд.
— Хорошо, я понял, — вздохнул Освальд, приглаживая влажные пряди. — Надо провести курс лекций по юриспруденции.
— Не откажусь, — ответила, тоже ошарашенная переменой Веспверка. Будто передо мной совершенно иной человек — близнец герцога.
— Насчет дома. Раз уж так случилось, что я нанес некоторый убыток, не возражаешь, если заменим дверь? И входную на более надежную? Ну и так, по мелочи, — оглядел потолок в комнате, истертый пол в коридоре, скрипящую при каждом шаге лестницу…
Хотела отказаться, но… с безопасностью лучше не шутить. Вот так влезут воры, и прощай жизнь. Надеюсь, когда-нибудь все же стану известной писательницей и хотя бы по частям смогу вернуть Освальду свои долги.
— Не против. Только мне неудобно доставлять тебе хлопоты.
— Фина, — устало выдохнул Освальд. — Для меня это сущие мелочи. А вот нервы, что я потратил за эти несколько дней — другое дело.
— И что теперь делать с книгой?
— Продавать, — пожал он плечом и покосился на графин с водой, стоящий на столе. Я шагнула к нему, чтобы налить, но слова: — Кстати, я выкупил у Апетен все бумаги… — Пригвоздили меня.
— И? — я забыла как дышать.
— Да подумываю издать второй том, — он подмигнул и, развернувшись, устремился к лестнице.
— Да?! — я бросилась за ним с пустой чашкой. — Шутишь? Шутишь же?!
— Нет! — смеясь, крикнул он. — В истории что-то есть! Буду перечитывать на досуге!
— А Апетен?! Она не злится?
— А она, если не хочет разориться, будет помалкивать. Но, Фина! — Освальд резко остановился, и я чуть не налетела на него. Он покосился на пустую чашку, вздохнул (полагаю, что не из-за того, что пустая) и мягко укорил: — Я не всегда могу успеть прийти на помощь. Я уже понял, что в твоей милой, светлой головке много упрямства и даже порочности. Понял и принял, но давай сначала обсуждать, а потом действовать. Не наоборот! — От его взгляда, соблазнительно-ласкового и озорного, мое сердце сжалось. И я поняла, что невозможно не любить Оса. Да и какой же он Оса? Он грозный и великодушный шмель.
На глаза навернулись слезы, и я всхлипнула.
— Корфина?! — вздохнул Освальд. — Неужели я опять сказал что-то не то?
— Нет, — шмыгнула носом. — Просто… я привыкла, что я одна. Что могу полагаться, лишь на себя. И… И…
— Понял, — нежно улыбнулся он, вытирая большим теплым пальцем слезы с моих мокрых щек. — Но теперь-то у тебя есть наниматель: герцог Веспверк зи Эене Лимильц. — Поиграл бровью. — А это существенно меняет обстоятельства.
— Еще как, — сквозь слезы улыбнулась я.
— Ждем тебя к ужину! — он уже потянулся к ручке входной двери, как я спохватилась:
— А что подумают соседи, когда увидят тебя, выходящим из дома?
— Что мы торговались за дом! Я купил, а он тебе так дорог, что ты не хотела съезжать!
— Ну-ну!
— Кстати, какой следующей будет история?
От резкой смены темы я опешила.