Лилия для Шмеля

Пока в доме идет ремонт, я живу у графини, поэтому день начинается с душистого травеля, что приносит Мигрит. С горячей чашкой в руках я встаю у окна, любуюсь весенним утром, первыми цветами, изумрудной зеленью в саду, жадно вдыхаю свежий воздух, радуюсь, что рядом есть близкие по духу люди, что они любят меня, а потом иду к Веспверкам и в теплой компании завтракаю второй раз.

Только что-то они начали от меня скрывать. Думают, не замечаю, как Вейре с Освальдом заговорщицки переглядываются? Наверно, что-нибудь замышляют в честь моих именин, что состоятся уже меньше, чем через лунье. И Инора тоже с ними заодно… Мне их тоже что ли удивить?

«А закажу-ка свечки тоненькие, воткну в торт. Обязательно загадаю желание, а потом под смех и веселье буду их задувать. Если суметь сделать свечи такие, чтобы после задувания они сами загорались вновь — все пройдет незабываемо…» — мечтала я, переходя улицу. — Если еще положить в шкатулку карточки со смешными заданиями — будет совсем здорово!» — Очень хотелось устроить для них что-то душевное, незабываемое.

Я подошла к оживленному проспекту. Погода стояла изумительная, но чтобы не испачкать платье навозом, следует сосредоточиться. Не зря же утром тщательно выбирала прическу и наряд.

Приподняла край подола, огляделась по сторонам, и вдруг… напротив меня остановила карета.

— Корфина?! — раздалось со спины. Я оглянулась на женщину, и тут же ощутила, как за плечи меня схватили сильные руки…

Не успела даже закричать, как оказалась в темном душном нутре дешевого экипажа. Я сопротивлялась, но от удара по лицу потеряла сознание.

Когда очнулась, уже находилась в каком-то доме.

Связанная по руками и ногам, я лежала на большой постели с пыльным, старым балдахином, и не могла пошевельнуться. От страха задергалась и услышала противный, надсадный голос, который узнала мгновенно.

— Ну, невестушка! Попалась!

Повернула голову и увидела довольного Унда, развалившегося в кресле.

— Должок надо оплачивать. Не хотела быть женой, станешь просто девкой.

Наблюдая, как я бледнею, он осклабил желтые, плохие зубы. Меня передернуло от омерзения. Мало того, ничтожный и безобразный, еще и жестокий. Стоило представить, что меня ждет — стало страшно до тошноты.

Наверно, он ожидал слез, истерики. Я же молча отвернулась от него и обреченно закрыла глаза.

Раздались тяжелые шаги, а потом жесткая мужская лапа легла на щиколотку и, оставляя зацепки на чулке, заскользила по колену.

Я по-прежнему молчала. И Унд начал закипать.

— Неужели твой красавчик добрался первым? — прорычал он и замахнулся. Но наше общение прервал хлопок двери и холодный голос Эндины.

— Не стоит… — чеканя шаг, победительницей, она подошла ко мне. — Еще к нотариусу ее вести. После делайте что пожелаете.

И я поняла: семейке Фины не давали покоя мои деньги — зачем еще идти к нотариусу? А другой не мог уняться, что я ускользнула из его лап.

В Унде боролись похоть и жадность.

— Ты еще пожалеешь! — посипел он, склонившись ко мне.

От запаха застарелого пота меня замутило. И стошнило бы, если бы он не отпрянул. Но когда он, наконец-то, покинул комнату, ко мне подсела мать.

— Вот мы и встретились, Корфина, — пропела она, трогая пальцем кружево на моей юбке. — Надо же! — Хмыкнула. — Настоящее пейленское кружево! Семья нищенствует, а ты роскошествуешь. Надо делиться с близкими.

Я просто молчала, судорожно обдумывая, как выкрутиться. От Эндины ждать снисхождения не стоит, скорее из камня удастся каплю участия выдавить, чем из нее. Как бы то ни было — я не собираюсь умирать и делать глупости. Если надо, предложу Унду свои деньги… Он жадный, должен купиться…

Однако больше всего я отчаянно жалела, что девственность этого юного тела достанется безобразине. Эх, если бы знала, не отталкивала бы Освальда…

Тело прошиб озноб: ведь после того, что он прочитал в книге, если даже полюбит меня, как лишенная девственности, я докажу ему, что это все вымысел? Это подкосило меня.

— Видишь, ты не сама хитрая, — наклонилась ко мне Эндина и… сняла цепочку и сережки, подаренные Ильнорой.

«Бедная Фина! Теперь понимаю, что «уйти» от такой семейки тебе было за счастье…» — подумала я с горечью.

А «мать» между тем стаскивала с меня туфли, чулки, плотоядно поглядывая на платье.

— Удивлена, как ты безмозглая дура герцога подцепила? Только и ходят слухи, как из него веревки вьешь, живешь припеваючи! Хоть бы о нас вспомнила!

Я сцепила зубы.

— Неужели не скучала? А вот мы волновались, — она мстительно улыбнулась.

Всего за несколько минут я услышала столько ненависти и яда, сколько за полгода вольной жизни не видела от чужих людей. Гадкие слова Эндины не трогали, но я прощалась с мечтой об Освальде. Кому в этом патриархальном мире нужна будет обесчещенная бесприданница без особой красоты и положения. Никому.