Лилия между тернами

Я видела, что он избегает моего взгляда. Захотелось заплакать и бить в его грудь, заставив хотя бы честно посмотреть в глаза. Я знала, еще с самого детства знала, что это значит, когда кто-то не хочет на тебя смотреть и намеренно ускользает, не пуская слишком близко. Почти все мои домашние смотрели на меня так. Словно не хотели излишней близости со мной, ненавязчиво давая понять, что я всегда буду для них чужой. Даже отец поступал так. В детстве я часто плакала, страдая от этого. Став старше, я поняла, что это было от того, что во мне он постоянно видел черты матери, живые и от этого мучительные для него. Я-то поняла, но это не помогало не чувствовать боль каждый раз, когда он опускал глаза, лишая меня тепла.

И только Римман никогда так не делал. Ни раньше, ни сейчас. Так было до того, как эти глупые слова прорвались из меня наружу. Я буквально готова была умолять прямо сейчас забыть и вернуть все назад.

Но я не стала и, просто подчинившись, побрела в ванную. Ничего уже не вернуть. Теперь это между нами, и нам нужно дальше существовать с этим. Римману с тем, что я испытываю чувства, которые ему от меня не нужны. А мне со знанием о том, что я люблю безответно.

И кто сказал, что знание это хорошо?

Я давно выросла и перестала плакать, жалея себя. Поэтому я смогу спрятать опустошающую боль глубоко внутри. Уж в этом, как ни в чем другом, за свою короткую жизнь я стала профи.

— Ты выглядишь усталой, моя принцесса, — Римман бережно мыл мою кожу, и каждое его движение одновременно и успокаивало меня и разрывало душу.

Ну, неужели это так должно быть похоже на нежность? Так напоминать нечто большее, чем просто вежливую заботу о партнерше после секса? Лучше бы он оставался прежним — грубым и рычащим. Так бы моя глупая душа не заблудилась и не добавила бы еще больше боли в то море, что и так плещется внутри от края до края.

Я позволила усталости от бессонной ночи взять над собой верх и притупить все чувства. Зевнув, я выбралась из ванной.

— Ты что, всю ночь не спала? — спросил Рим.

Я молча кивнула, ожидая, что он начнёт меня отчитывать. Но он только вылез из воды вслед за мной и быстро вытерся.

— Идём, я уложу тебя, — сказал он, обнимая за плечи.

Я подняла на него глаза, и Римман истолковал это по-своему.

— Не волнуйся, я буду рядом, и ты сможешь спокойно поспать. Я не оставлю тебя с твоими кошмарами.

— Тебе нужно поесть, — пробормотала я.

— Это подождёт.

Я заснула сразу же, как только голова оказалась на подушке, а тело тесно прижатым к горячему, большому телу Риммана. Глубоко вдохнув, я подумала, что, может, всё и не так уж отчаянно плохо. Рим не любит меня, но что-то же все-таки испытывает ко мне, даже для меня с моей неопытностью это очевидно. И это в любом случае больше, чем было у меня раньше, до нашей новой встречи. Хоть что-то это ведь не совсем пустота?

Разбудили меня уже ставшие такими привычными касания теплых, мягких губ и жесткой щетины. Вместе они создавали такое неповторимое ощущение, которое отзывалось трепетом в каждой моей клетке.

Обычно жадные и нетерпеливые, сейчас касания Риммана были бесконечно медлительными и нежными. Его губы осторожно исследовали мои плечи и шею, лаская затылок. Одна рука Риммана была под моей головой, а вторая неподвижно лежала в самом низу моего живота. И хоть он не делал ею ни малейшего движения, я чувствовала, как тягучий жар от этой большой ладони просачивается через мою кожу и мышцы и скручивает все внутри в неумолимой потребности.

Римман лежал, чуть отстранившись, так, чтобы не прикасаться ко мне бедрами и животом. Но я уже чувствовала огонь, исходящий от его тела.

Губы Риммана соскользнули на мой позвоночник, и он продолжил медленное, мучительное путешествие, едва ощутимо касаясь каждого сантиметра кожи.

Не выдержав, я выгнулась, ища больше контакта. К моим ягодицам тут же прижалась его пульсирующая, жесткая плоть, и Римман со стоном выдохнул в мою влажную кожу спины.

— Я не хотел тебя будить, — хрипло прошептал он, придвигаясь ближе.

— Врешь ты все, — пробормотала я, позволяя себе опять раствориться в ощущении нашей близости.

— Вру, — согласился Рим и перевернул меня на живот. — Я соскучился по тебе. Ночь без твоего тела рядом, в обществе вонючих мужиков в каталажке, это настоящая пытка, моя сладкая Ники.

Он приподнялся надо мной, и поцелуи и скольжения рук по моей спине и ягодицам больше не были осторожными и крадущимися. Они уже настойчиво требовали моей реакции, однозначно давая понять, что поспать мне уже не придётся.

— Ну, тут я тебе даже могу поверить. Как ни крути, я все же поприятней буду, чем вонючие мужики, — усмехнулась я в подушку.

Римман навис надо мной, опираясь на локти и колени и окружая меня коконом своего тела.

— Ты лучше всего на свете, Ники — тихо сказал он у моего уха. — Лучше всего, чего только можно хотеть. И ты должна верить всему, что я тебе говорю.