Лилит

Витька подошел к сопровождавшим Геру ребятам, отобрал у них два пистолета, один бросил Сережке.

Витька приставил пистолет к боку Геры и сказал:

— Можем идти. Только не спеши, Лысый, мы пойдем последними. Скажи своим шестеркам, чтобы они двигались.

Приятелей Геры не надо было упрашивать, они сразу пошли к выходу.

— Маша, — сказал Витька, — ты иди рядом с Серегой.

Так мы и пошли: первыми приятели Геры, потом Витька с этим самым Герой, а следом мы с Сережкой.

До улицы мы добрались без всяких приключений, тем более Гера со своими приятелями позаботился о нас и набросал на колючую проволоку длинных досок.

Витька сразу хотел вести Геру в ту сторону, где за углом стояла наша машина, но Сережка сказал:

— Подожди, Вить, — сказал он и подошел к одному из тех, которые обыскивали меня.

— Сережка, — позвала я его и быстро пошла к нему, потому что испугалась, что он сейчас и правда станет стрелять в них, но он не дождался, когда я подойду, и сразу ударил одного ногой, тот согнулся пополам, и Сережка ударил его кулаком, в котором сжимал ручку пистолета, по голове сверху и сразу ударил второго так же, только сбоку по лицу, и я увидела, что он хочет в него выстрелить. Но я успела схватить его за плечи и стала просить:

— Не надо, Сереженька, пожалуйста, не надо.

Он послушался меня и не стал стрелять, он только ударил второго ногой и отошел от него сразу.

— Это было лишнее, — сказал Витька, когда мы проходили мимо них.

Я увидела, какие напряженные лица были и у Витьки, и у Геры, я поняла, что они оба боялись, что приятели Геры станут заступаться за тех двоих, тем более они были все с оружием, и только сейчас сообразила, что не только свой голос я слышала, что кричал еще кто-то одновременно со мной, я поняла, что это кричал Гера, он приказывал своим стоять и ничего не делать, не трогать нас с Сережкой. И это было понятно, ведь первым тогда пострадал бы он.

Мы подошли к нашей машине, я забралась на заднее сиденье, Сережка стоял около Геры и ждал, когда он сядет рядом с Витькой на переднее, пассажирское место. Потом Сережка забрался ко мне на заднее сиденье. Я отдала Витьке ключи, он завел машину, и мы поехали.

Мы уехали не сразу. Перед тем как уехать совсем, ребята поразвлеклись, они стали стрелять по колесам всех подряд машин, которые стояли около дома, конечно, это было не просто развлечение, они не хотели, чтобы за нами кто-то погнался, когда мы отпустим Геру.

И мы его скоро и отпустили. Мы подъехали к лесу, и Витька остановил машину.

— Свободен, Лысый, — сказал он.

Гера открыл дверь.

— Косарь, — сказал он, — ты понимаешь, что таких вещей не забывают.

— Я не забуду, — пообещал Витька.

Гера выпрыгнул из машины и быстро пошел обратно к дому.

Примерно через полкилометра мы выехали из леса и поднялись на небольшой холмик, с него уже было видно Рязанское шоссе, а если посмотреть назад, то видна была крыша дома, который все еще не был так далеко, как мне хотелось бы.

Я посмотрела на него, "хотела уже отвернуться, и вдруг я увидела, что с домом происходит что-то странное. Он как будто бы подпрыгнул и стал подниматься над лесом, словно большой космический корабль с инопланетянами собирался улететь. Потом вдруг машину тряхнуло, и она подскочила так, что, наверное, колеса оторвались от земли. И сразу раздался грохот. А дом неожиданно развалился на части, и все они полетели вверх, еще больше разваливаясь и рассыпаясь.

Потом все это стало похожим на небольшой атомный гриб, каким его показывают по телевизору, и он поднялся так высоко, что вполне мог потом сбросить на нас всякие обломки кирпичей. Наверное, так же подумал и Витька, потому что он не стал любоваться всем этим, а сорвался с места и погнал машину как только можно быстро еще дальше от этого дома, хоть мы и так были не меньше чем в полукилометре от него.

* * *

Мы уже подъезжали к Москве, а еще никто не сказал ни слова.

Нет, один раз Витька спросил Сережку, как он там оказался, у Геры. Но Сережка не хотел почему-то разговаривать на эту тему и только нехотя сказал: «Потом».

Витька такой человек, что он никогда не станет приставать и настаивать, если кто-то о чем-то не хочет говорить.

Мы были уже рядом с Кольцевой дорогой, когда я решила все-таки поблагодарить Сережку за то, что он не хотел позволить, чтобы меня обыскивали.

— Спасибо, — сказала я.

— Не за что, — сказал Сережка и спросил:

— А за что?

— За то, что ты не хотел, чтобы эти меня трогали.

— Мне это безразлично, — нагло заявил он.

Я возмутилась:

— А если тебе безразлично, зачем ты тогда на улице ни за что избил этих двоих?

— Они меня оскорбили.

— Чем это они тебя оскорбили?

— Тем, что стали обыскивать мою девушку.

— А значит, как я к этому отношусь, тебе безразлично?

— Абсолютно, — согласился он.

— Тогда нечего было и лезть и нечего было бить тогда ни за что невиноватых людей. Мне вообще, может быть, это было приятно.

— Я в этом не сомневаюсь.

— В чем?

— В тебе.

— В каком смысле?

— В прямом.

Я замолчала. Я не понимала, что происходит.

Допустим, он узнал о Вадике, ему рассказали. Но он может сказать мне об этом, а не говорить, что ему все равно.