Лиловые бабочки

— Пирожки не пекла, — призналась я. — Но лишь потому, что с дрожжевым тестом долго возиться. Не знала, когда именно ты проснёшься. А кисель сварила. Кутья тоже стоит. Так что да, дорогой: поминки определённо затягиваются. И вот ещё что: я всё-таки собрала тебе контейнеры с едой. Не знаю, куда ты там дальше побежишь, но хотя бы какое-то время не будешь думать о еде. Все лучше так, чем бомж-пакетами питаться. Так. Теперь по сути. Смотри. В тумбочке кошелёк. Там наличка и карточки. Пароли я тебе написала. Советую снять всю наличку сразу, чтобы потом тебя отследить не смогли, думаю, ты и так в курсе. Все документы на квартиру там же: будь добр, позвони моему двоюродному брату и как-нибудь исхитрись их передать, ладно? Не хочу, чтобы такими трудами приобретенная собственность ушла в руки посторонних. Вроде бы всё. Приятного аппетита.

— …банутая, — ровным тоном произнес Илья, складывая аккуратным конвертиком блин и начиняя его сладкой творожной начинкой. — Совершенно…банутая. Но будь по-твоему. Доки передам. Знаешь, если бы я был знаком с тобой чуть хуже, то решил бы, что ты просто тянешь время. Но я-то понимаю, что это не так.

— Нет смысла оттягивать неизбежное, — философски заметила я. — У каждого из нас свой срок. Ешь.

— А ты?

— А смысл? — хмыкнула я. — Чтобы «судебники» на вскрытии всё это полупереваренное нюхали? Уволь.

— Ты что, хочешь сказать, что в прямом смысле подготовилась? — внезапно прервал завтрак Илья. — В смысле, везде чиста?

— Ну… насколько смогла. Кишки длинные, сам знаешь, — заулыбалась я. — Я не рассказывала? Я в студенчестве санитаркой в морге подрабатывала, правда, недолго. Ради интереса.

— Жуткие у тебя интересы, я бы там вообще работать не смог, — скривился Илья. — Фу, весь аппетит пропал…

Услышав это презанятное заключение из уст маньяка, я жизнерадостно расхохоталась. Это и впрямь забавно.

* * * * *

Присаживаясь на диван, я тихо произнесла:

— Если что… ну вдруг… по нашим обычаям на 50 день можешь прекращать поминать. Траур длится лишь 49 дней.

— Я понял. Страшно всё-таки, признайся? — закусил губу Илья.

— Страшно. Безусловно, страшно, — подтвердила я. — Кстати, наверное, давай я заранее извинюсь. Я не стоик совсем, орать буду громко, плакать ещё громче, наверняка буду умолять остановиться и прекратить. Вот… Так что особой эстетики не жди. Буду крайне жалкой и мерзкой в своей нестойкости. Малодушна, каюсь.

— Могу пообещать лишь то, что лицо, грудь и половые органы я не трону гарантированно.

— Ну хоть на этом спасибо.

Илья, подумав, сказал:

— Раздевайся, любимая. Уложу спать, как положено. Целиком раздевайся. Я тоже разденусь. И спасибо за всё. Мне жаль, что мы вообще к этому пришли. Глупо как-то… Но ни у тебя, ни у меня нет другого выхода.

— Согласна.

— Ну так может быть… всё-таки Кусю позовешь, Рюк? Не жадничай. Дай нормально попрощаться с моей любимой.

Я задумчиво посмотрела на Илью.

— А стоит ли? — мягко заключила я. — Тебе непременно хочется именно ни в чём неповинную любимую девушку убить и слышать в своих ушах всю жизнь её предсмертные вопли? Она мало настрадалась? Лучше мучай Руську. Ну или меня.

— Интересное у тебя контейнирование сознания, вот что я тебе скажу, — признался Илья. — Даже жалко такое забирать у людей, вот честно. И всё-таки ты тоже двинутая, я понял. Шифровалась-шифровалась, но в итоге прокололась.

— А ты думал, что ты один в детстве насилию подвергался? — хмыкнула я. — Таких в нашей стране тысячи. И каждый из этой тысячи дальше живет, как может. Есть два распространенных пути: кто-то продолжает порождать насилие, следуя показанному садистскому образцу, а кто-то выбирает принципиально иное решение. Ты выбрал первый вариант, и я тебя не виню. Но не осуждай меня за второй. Выбор есть выбор. Мало кто остаётся стабильным и психически здоровым после пережитого. Третий путь лишь для избранных.

— А, так поэтому ты не сопротивляешься? — понимающе покивал головой Илья. — Синдром выученной беспомощности?

— Что-то типа того.

— Тогда я, наконец, понял, почему к тебе так липло постоянно всякое дерьмо. Я про людей. Без жертвы нет насильника. И наоборот. Не расстраивайся, милая: больше тобой никто не сможет манипулировать. Никогда. Может быть, это даже и хорошо. Скоро ты станешь абсолютно свободной.

Илья забрался на диван с каким-то приспособлением в руках. Вроде бы как ошейник, но шипами внутрь. Но странные были шипы. Разноуровневые. Жутко похоже на зубы.

— А я-то всё понять не могла, чем именно разорвано горло у всех жертв было, — призналась я.

— Ну вот теперь поняла. Сейчас прочувствуешь лично. Довольно болезненная штука.

— Ладно, — равнодушно сказала я. — Верю. Давай сюда. Или ты сам хочешь мне надеть?

— Сам, — еле слышно произнес Илья. — Я свою самую любимую бабочку сам подготовлю и спать уложу. Так хочу.

— И всё-таки я была права, — грустно улыбнулась я. — Быть мне центральной фотографией коллажа обложек.

— Вот тут ты ошибаешься, — вздохнул Илья. — Тебе там, среди мерзавцев, не место. Ты принципиально иная. Там давняя бронь для совершенно иного грешника. Ладно, милая, ложись, наверное. Приступим.