— Здорово, — скривился Ванька. — А теперь, протестная моя, марш в душ. И там высказывай свою гражданскую позицию. Карамелью и ванилью тщательно мылясь.
Душевая кабинка, к счастью для меня, была матовая, а не прозрачная. Сладко-пресладко улыбаясь, я зашла прямо в одежде в душ и пустила воду, а дверцу не закрыла. Взяв проклятый карамельный гель, я стала его выливать его прямо на футболку. Всё так же сладко улыбаясь.
— С…ка ты, Кусь-кусь, — резюмировал Ванька. Но в глазах я видела неприкрытое одобрение. Ему всё происходящее до чертиков нравилось. — Но раз ты играешься, то и я поиграюсь.
С этими словами он достал из кармана два презерватива и, гадко улыбаясь, пшикнул в каждый из них по паре капель белесого ромашкового геля для рук. Завязав презервативы узелком, он кинул их рядом с мусоркой. На умывальник он поставил смазку, предварительно выдавив половину в унитаз.
— Красиво утекают твои деньги, ИПшник, — заметила я, стаскивая с себя мокрую футболку. — Красиво, но напрасно. И оцени иронию судьбы: утекают в унитаз, а ты как раз продаешь именно их. Не удивлюсь, если у тебя этот царский трон и покупали.
— Ты будешь смеяться, но судя по несорванной этикетке, так оно и есть.
— Ирония судьбы, или с лёгким паром! — философски изрекла я, швыряя мокрые штаны с трусами на пол и захлопывая дверцу душа.
Минут пять было относительно спокойно, а потом Ванька начал протяжно стонать.
— Ты совсем ебобо? — поинтересовалась я, с удовольствием подставляя лицо теплым душевым струям.
Мужчина ответил лишь минуты через две.
— Подслушивали, — пояснил он. — Бесят. С…ки натуральные… Как можно? А? У нас же такой интимный момент…
— Ясно.
— Кстати, я тебе трусишки принес чистенькие. В кармане штанов лежат.
— Очень заботливо. Просто по-братски.
— И не говори. Я их тебе на кабинку повешу.
— Благодарю.
— Не за что. Вылазь. Мне тоже надо помыться.
Я закрутила вентиль, вытерлась большим полотенцем, натянула труселя, обернулась полотенцем и открыла дверь.
— Ты уже мылся, придурок, — шлёпнула маленьким полотенцем я друга.
— Крошка Куся, а ты не такая умная, как я думал, — с сожалением в голосе произнес Ванька. — Мы выйдем из душа, а пахнем по-разному? Подозрительно. Короче, сиди, жди меня. Я быстро.
Ванька принялся намываться, что-то напевая себе под нос, а потом внезапно сам у себя задумчиво спросил:
— Побриться, что ли… Хм…
— Ага. Ноги, руки, подмышки… для симметрии, — охотно согласилась я. — А то что все мучения только на мою долю.
— Ща дошутишься, и я ночью побрею тебе лобок, — пробурчал Ванька, намыливая лицо.
— Незаметно не получится, — ехидно произнесла я. — Проснусь и ка-а-ак вмажу тебе по щам… С та-а-аким удовольствием…
— Ну ноги же тебе побрил, и с лобком как-нибудь справлюсь.
— Ой, иди ты в жопу, я вот вообще не удивлюсь, если ты реально это сделаешь, идиотина.
— Не сделаю. Я пошутил. Я ж не настолько отбитый.
Я цокнула.
— А чё так? Чувство стыда внезапно дало о себе знать? Приятно узнать о друге что-то новое.
— Ни фига. Просто у нас бритый лобок — это неотъемлемый знак женщины с низкой социальной ответственностью.
— У кого это «нас»?
— У китайцев. Лысый лобок либо у проституток, либо у маленьких девочек. Я проституток не люблю и к педофилам себя не причисляю.
— Развернуто, — заметила я.
— Угу. Мой кицик однозначно не путана.
Ванька надолго замолчал, принявшись брить лицо.
— На фига на ночь бриться, поясни? — удивилась я.
— А я тебя так люблю, язва, что буду всю ночь с тобой целоваться, усекла? — язвительно произнёс Ванька.
— А, то есть я такая сволота, что ты сама забота о партнере, а я нет?
— Именно, — постучал бритвой о стенку кабинки Ванька, стряхивая прилипшие волоски. — П…здец… Я ее, понимаешь, люблю, бреюсь для нее, а она ни фига не ценит мои усилия…
Я заулыбалась.
— Слушай, ты, романтик херов… в эту игру можно ведь играть и вдвоем. Я сейчас возьму и тоже побреюсь. Только ноги. И хренушки ты заботливый. Обычный бурчливый мудак.
— Ага, зай, всенепременнейше… Брейся. Порадуем друзей своими прекрасными лицами и ногами перед сном.
Могу сказать лишь одно: друзья оценили всё-о-о… И запах, и синяки по всему телу, и гладко выбритые рожу и ноги. Из душа первого этажа гордой походкой Ванька продефилировал на второй, сверкая семейными свободными приспущенными труселями, а я — полотенцем. На предпоследней ступеньке я споткнулась и застонала, прикусив губу от боли.
— Не переигрывай, — усмехнулся Ванька.
— Да реально больно, — сделала я большие глаза.
— А, я думал, ты решила подыграть в кои-то веки. Эх… Могла бы прихрамывать, падла.
Крик Костика, обнаружившего смазку, мокрую одежду и валяющиеся на полу завязанные презервативы, был бесподобен.
— Ничего не знаю, — ухмылялся Иван, ложась в свою кровать. — Это не я, это подкинули. И вообще мы спим. Детское время, горшок звенит.
Глава 8. Почти пара
Ночью Ваньке опять приснился кошмар. Но ко мне в кровать он не шел, лежал, трясся и пыхтел, как обычно бывало в таких случаях.
— Да твою же ж… — возмутилась я. — Ну плохо тебе и страшно, ну лег бы под бок, как обычно!
— Я думал, ты на меня обиделась, — страдальчески произнес Ванька.