Лиловые бабочки

— Самое смешное, что это только в Европе эту историю воспринимают как трагическую историю любви. В Японии все прекрасно понимают, что Баттерфляй просто работала временной женой. Это именно работа. Ничего личного. Это было распространенное явление тех лет.

— Надо думать, японцы угорают?

— Думаю, да. Для них это из разряда «невероятный кринж».

Допив чай, Ванька сказал:

— А образ красивый. Летящая последняя бабочка теплого лета. Именно лиловая. То есть фиолетовая. Бабочка, которая вскоре погибнет. Погибнет потому, что лето вот-вот завершится. Потому что радость и тепло не могут быть бесконечными. Скоро осень, а за ней придёт зима. М-да. Символика на символике.

— Ну насчет цвета не знаю, но то, что в славянской мифологии бабочка — символ души, это факт.

— То есть по сути строчки «И долго смотрел Пинкертон, не дыша, как вслед канонерке летела душа — последняя бабочка лета» — это тавтология?

— Я бы сказала, нарочитая тавтология. По сути погибают две души.

— Интересно. Но думаю, что вряд ли автор попсовой песенки так глубоко копал.

— Я тоже сомневаюсь. Это просто случайное совпадение. Но… Очень смысловое. Хотя вероятнее всего, бабочка — это именно символ напрасно погибшей души, которая так и не обрела покой. И вся песня — это именно эпитафия погибшей Чио-Чио-сан. Гейши Чио-Чио-сан по прозвищу Баттерфляй.

— Проститутка с символикой бабочки, фига се как закольцовано всё.

— Ну, как видишь, даже у продажной любви есть чувства. Хотя я подозреваю, что это банальный пиар на популярной пикантной теме. Там тебе и проституция, и неверность, и вопросы гендера. Спекуляция, в общем.

— Не исключено, — вздохнул Ванька, с громким стуком опуская чашку на стол. — Собирайся. Подвезу тебя до работы.

— Сейчас, только твою чашку помою, — начала было я. — Да и контейнер с едой надо уложить.

— Да я сам, не суетись.

Спустившись к машине, я обнаружила задумчиво стоящего у сливы Ивана.

— Ты чего завис?

— Да так… Странно просто. Сливы давным-давно должны были отцвести, верно?

— Ну да.

— А эта недавно зацвела. А я даже не знал, не замечал. Извини, это… странно. Очень странно.

— Что тебя смущает, не пойму?

— Слишком поздно. Плоды не вызреют.

— Вызреют. Если осень будет теплая.

— Думаешь?

— Убежден. Но даже если это не так, само дерево от этого не погибнет. В новом сезоне вызреют новые, вот и всё.

— Но меня больше смущает не то, что сливы цветут, — признался Иван. — А то, что… эм… Мы даже не обращали внимания, что это происходит. А ведь деревья прямо перед нашими окнами. А еще… Смотри… Над той веткой…

— Порхают фиолетовые бабочки?

— Именно. И их две.

— Убей, не пойму, к чему ты клонишь, — заметила я.

— Ну… Скажем, так. В Китае бабочки, парящие над цветущими ветками сливы — это хороший знак. ОЧЕНЬ ХОРОШИЙ ЗНАК. Это распространенный символ. А то, что бабочки именно фиолетовые… Ладно, не важно. Стань-ка к сливе, дорогуша, хочу фотку общую с нашими побитыми рожами на память сохранить… Как раз с бабочками.

* * * * *

Мы сели в машину. Ванька привычным уверенным движением вставил ключ зажигания, и машина зашумела, заводясь.

— Давай татухи сделаем, — совершенно неожиданно предложил мой друг.

— Какие?

— Парные. Бабочки. Фиолетовые. Как в песне.

— Игорёк, татуировка — это не шутка. Это на всю жизнь, — заметила я.

— Знаю, — мрачно сказал Иван. — Поэтому и хочу. Маленькую аккуратную татуировку.

— И где ты хочешь ее набить?

— А где бы ты хотела ее видеть?

— Нигде, — резко отрезала я. — Тело — храм, а не холст.

— А я бы хотел на пояснице, — признался друг. — Или на заднице. На ягодице.

— Ты в курсе, что именно на пояснице бабочка читается как символ продажной любви?

— Да брось, — скривился Иван. — Это когда было. Я вижу другой смысл.

— Тогда для тебя у меня есть еще одна информация. Татуировка бабочки в местах лишения свободы обозначает опытного вора.

— А ты кто? — заулыбался Ванька. — Ворюга и есть. Украла моё бедное сердечко, так всем и буду говорить. Даже не сомневайся.

Я рассмеялась.

— Ладно, — великодушно согласилась я. — Так и быть. Давай сделаем парные татуировки. Только маленькие. Я же накосячила и должна как-то извиниться, верно?

— Да ты уже извинилась. Очень хорошо извинилась, поверь, — заметил Ванька, выруливая машину со двора. — Я не злюсь.

— Это в каком смысле? Настолько понравились оладьи? Или что я сделала?

Ванька ничего мне не ответил. Плюс ещё одна загадка в копилку неясностей вчерашнего вечера и ночи.

— Почему ты так прицепился к злосчастным бабочкам? — задумалась я. — Есть же узоры. Не знаю… нейтральные. А бабочки — это как-то провокационно.

— Не провокационно, — принялся пояснять Ванька. — Глубочайший символ. Очень многозначный. Бабочки проходят невероятный процесс, называемый метаморфозой, в котором гусеница превращается в бабочку. Процесс метаморфоз позволяет существу, которое когда-то было медленным и неуклюжим, стать изящным и расправить свои крылья в полете. Чуешь, к чему клоню?

— Что меня все друзья зовут Тюлешей? — заулыбалась я. — Тюлени в бабочек не превращаются.