Лиловые бабочки

Мне снилось море. Огромное южное море. Без границ и берегов. Только плеск волн и редкие крики чаек. Море на закате солнца с его характерными бликами, звуками и запахами. Я так и не смогла сама для себя понять: то ли я смотрела на волны в лодке, то ли просто плыла, то ли сама была этим огромным теплым безбрежным морем. Надо мной кружились две лиловые бабочки, время от времени соприкасаясь крылышками. Образ парящих, сцепившихся между собой бабочек был очень стойким, и он прочно перебивал остальные воспоминания. Бабочки то разлетались, то слетались, но неизменно оказывались рядом, будто намагниченные.

Вскоре поверхность моря подернулась дымкой белого тумана, и картинка пропала.

Одно помню чётко. Было очень тепло, даже, скорее, жарко. Невероятно жарко и душно, как в бане. Воздуха отчаянно не хватало. Меня приятно покачивало на волнах, а в лицо летели солёных брызги. Откуда-то пахло влажной древесиной. Сосной, что ли… или сандалом? Не помню… Скольжение. Касания. Какой-то невнятный шёпот. Снова что-то теплое и влажное, довольно скользкое. Почему-то отчетливо-солёный запах. Морской-морской, абсолютно южный. Прелые водоросли, кажется.

Море, ты прекрасно. Как же хорошо, боже ты мой…

И снова провал в памяти.

* * * * *

Как ни странно, проснулась я без головной боли. Вспомнив о вчерашнем казусе с Витькой, я, каюсь, даже с облегчением выдохнула. Хорошо, что именно вчера всё обнаружилось. А ведь могло быть хуже. Скажем, накануне свадьбы. Или после свадьбы. Или вообще на свадьбе. Вот это было бы эпично, верно?

В общем, что Бог ни делает, все к лучшему.

К моему удивлению, проснулась я не на своем широком диване, а в Ванькином маленьком и узком кресле-трансформере. На полу валялась старая советская картонная коробка с какими-то маленькими банками, в воздухе отчётливо пахло жженой бумагой и спичками. Сонный Ванька уверенно обнимал меня. Мы оба пахли весьма своеобразно, но я не стала вникать, чем именно. Гораздо больше меня смущали многочисленные следы-щипки на моих руках. А дойдя до ванной, я обнаружила точно такие же следы на шее и спине. Нижняя губа распухла и кровавила. На щеке — отчетливый след пощечины. Запястья до синяков захватаны пальцами.

«Мы опять подрались, ясно, — мрачно подумала я. — Мне вот только интересно, что мы по пьяни в этот раз не поделили?»

Разбираться я не стала. Было и было. Молча приготовила завтрак, заварила чай и пошла будить Ивана.

— Поясни, дорогой, — усмехнулась я, расталкивая друга. — Что за засосы у меня по всему телу. А?

Ванька довольно фырчал и самодовольно гыгыкал, сонно потягиваясь.

— Да так, — хитро улыбнулся он. — Было дело. Вспоминай.

— Мои последние воспоминания застряли на стадии пения песню про «Машину», — призналась я.

— Серьёзно? — произнёс Иван, резко перестав улыбаться.

— Угу.

— Хреново. А что ты помнишь… ну вообще?

Я задумалась.

— Да почти ничего. Помню, как начали бухать, я ныла, потом блевала, затем ты меня потащил в ванную охладить пыл.

— Охладил? — иронически произнёс Ванька.

— Да хрен его знает. Я помню лишь мыльные пузыри. Радужные такие, огромные. И пену для ванны. А, и губку. Голубую двустороннюю губку. Верхняя часть белая.

— П…здец. Дружище, да тебе вообще нельзя пить.

— Так поэтому и не пью, — резонно заметила я. — Я никогда не скрывала этот факт. Пьяная Руслана — унылое зрелище.

— Я не знал, — задумался Иван.

— В любом случае, я тебе страшно благодарна, — признательным тоном сказала я. — Твой дикий метод с алкоголем сработал. Мозги влёт прочистило.

— Да тебе не только мозги прочистило, — коротко хохотнул Иван. — Ух, я наубирался ночью. Прям фонтанировала ты вчера. Это здорово, что ты особо не жрала ничего.

— Извини, — понурилась я. — Я не думала, что так выйдет… Эм… я там завтрак приготовила… м-м-м… оладушек напекла.

Ванька скорчил сложную моську и странным тоном произнёс:

— Ты издеваешься, да?

— Нет… Я помню, что ты любишь оладьи. И что их пекла мама, когда… ну, не важно. Я тебе ужасно благодарна, поэтому говорю «спасибо» так, как умею. Как ни странно, но мне так хорошо, так легко…

— Пойду я в душ, пожалуй, — хмуро сказал Иван. — Потом позавтракаю, ладно? Ты… раскладывай еду по тарелкам пока, а я бельё в стирку закину и «программу» запущу.

— Так не суббота же, — удивилась я.

Ванька сначала явно замялся, думая, как объяснить внезапные постирушки, а потом ехидно посмотрел на меня:

— Заюш, напомнить тебе про твой смачнейший блевантин?

— Не надо, — скривилась я. — Но мне правда интересно: что за пятна на руках и шее? Мы подрались? Что в этот раз послужило причиной?

Иван, снимая наволочку с подушки, захихикал.

— Ты не помнишь?

— Говорю же, что нет.

— А банки и жженые бумажки на полу тебя не смутили?

— Бл…а-а-адь… — догадалась я.