Лиловые люпины

Пожар мужественно, без взвизга, приняла на рану поверх стрептоцидной смазки обильно смоченную духами ватку. Наверно, ей даже и не было больно. Вечно паливший ее изнутри МОЙ, скорее всего, гасил или уравновешивал внешний спиртовой ожог по голому мясу.

В тот же миг Лорка Бываева самоотверженно выхватила из портфеля знакомый всему классу платочек с нежной розой, вышитой гладью на уголке (все знали, до чего Лорка гордилась этой трудоемкой вышивкой с тонкими цветовыми переходами мулине). Но платок оказался слишком мал, чтобы обвязать ногу Пожар, и чересчур велик для компресса, дабы не промок и не присох к ране Пожаров чулок. Тогда Таня Дрот молча протянула Лорке бритву в складном железном футлярчике, и Бываева решительно резанула ею по платку. Отчикнутый кусочек как раз подошел для компресса, но платок с розой погиб. Осталось лишь привязать компресс к колену Поджарочки, но чем?

Пока шло обсуждение — пояском ли от платья, резинкой от пояса или ботиночным даже шнурком, я, должно быть, и вспоминала, вспышечно проглядывала все, что отделяло появление Пожарника в 9–I от нынешнего понедельничного утра 2 марта 1953 года. Ведь такие воспоминания не проходят в форме последовательного рассказа, как получилось у меня, а либо мелькают краткими озаренными картинками, либо обдают колкими охолодевшими брызгами знания и опыта, когда-то бывшими жгучим обваривающим кипятком.

Компресс, наконец, привязали обрывком шпагата, которым до физры был обвязан сверток со спортсменками Дзотика. Пожар попробовала встать среди копошившегося у ее ног ОДЧП и тут же, уже не сдержав вскрика, снова опустилась на скамейку. Про растянутую связку-то и забыли, занявшись ссадиной!

— Давай// мы все-таки// позовем Киру Алексеевну, — как всегда, рублено и сурово предложила Дзотик. — Она// от занятий// освободит// домой отправит// машину// если нужно// вызовет. — Кира Алексеевна работала у нас зав. школьным медпунктом и давала освобождения лишь в самых крайних, непреоборимых случаях. Заметив горячий отвергающий жест Пожар, Изотова прибавила: — А не хочешь// мы тебя саму// к ней отведем// в кабинет.// Дойдешь?..

Медпункт был рядом, между кабинетом директрисы МАХи и учительским убортрестом, но Пожар все с тем же мученическим пламенным отрицанием замотала головой:

— Нет, Валя, ну зачем? Такой чушью доктора отвлекать!.. Вдруг станет плохо кому-нибудь поважней меня? Учителям, или завучу, или даже самой Марье Андреевне? А Кира Алексеевна с моей дурацкой связкой вместо этого возиться будет! — Она вновь попыталась подняться и вновь застонала и опустилась, заключив: — Врач всегда должен быть наготове для серьезного случая с серьезным больным.

В этот момент в предбанник вошла Орлянка, как все, в черном физкостюме, с движениями еще размашистыми и развязанными от физры. Увидев группу возле Поджарочки, она тихонько скукожилась у дверей. Лорка тем временем паясничала с полным сочувствием к Пожар:

— Ну, как же! Ведь Киру могут и в РОНО вызвать, вдруг с кем-нибудь кровоизлияние в мозг или еще куда! Или, чего доброго, вызвонят в райком! А ты так и будешь тут в предбаннике маяться — ни встать, ни шагнуть, ни на литру пойти. Сегодня же сочинение, так ты что, пропустишь его из-за этой связки?

— Пожарник, дружочек, ну сходим к Кире, родненький, — пролила густой и почти целебный мед Румяшка. — Мы тебя под руки отведем, ну Поджарочка, не бойся! Может, твой случай тоже серьезный.

— Что, если не только связка растянута, но и с костью что-нибудь? — со сдержанным, но все же страхом добавила Таня Дрот.

— Поможем добраться, — грубовато резюмировала Лорка. — Подставляю для опоры свою личную могучую спину. — Она повернулась к Пожар задом и пригнула свою худенькую, но действительно жилистую спину.

— Связка? — деловито спросила Орлянка, смелея и подходя к ним. — Меня Луиза Карловна сюда послала как дочь врача. Вы же стопу не зафиксировали! Мама меня всегда заставляет таскать с собой эластичный бинт.

Она порылась в портфеле, достала зеленоватый прорезиненный бинт и встала на колени у ног Пожарника. В две минуты икра и стопа Поджарочки были умело и крепко обвязаны бинтом, и новый комсорг смог подняться.

— Дня два поносишь это под чулком, и дело с концом, — приговаривала, работая, Наташка. Она принюхалась к колену Пожаровой: — А рану чем обработали? Духами?

— И стрептоцидом, — с важностью сказала Дзотик.

— Йодом надо было. И шпагат — животики надорвешь. Я дам простой бинт и пузырек йода. Мама ведь мне целую аптечку с собой накручивает. Вот тут, в кармане портфеля. Многое есть. Мама говорит, рану сперва обязательно надо йодом прижечь, а уж потом остальное. Хочешь, я переделаю, Ира? У меня даже валерьянка с собой, чтобы успокоиться. Мама в любом таком случае еще и валерьянку рекомендует принять. Дать тебе?

— Сама и принимай свою валерьянку, раз беспокоишься! — Пожар нетерпеливо дернулась над Наташкиными «халами», болтающимися у ее колен. Мне показалось, еще секунда— и она оттолкнет Наташку здоровой ногой. — А мама — мало ли чего твоя мама придумает!

— Но ведь мама — врач!