Лиловый (I) (СИ)

-- Но... тебе не жалко? Никогда не хотелось обучить этому еще кого-нибудь? Может быть, возродить храм?..

-- Нет, -- твердо ответил Халик. -- Время слуг Мубаррада подошло к концу.

-- А я бы хотел этому научиться.

-- Ты не смог бы, парень. В тебе нет чего-то... не могу сказать, чего, но нет, и все.

Острон огорчился было, но верзила глянул на него и улыбнулся:

-- Я не имею в виду, что это плохо. Просто... не твое это. Я научу тебя, чему смогу, это я обещаю. Всяким там многочисленным древним техникам лучших мечников Мубаррада, -- он расхохотался. -- На самом деле их шесть, и не такие уж они и сложные.

-- А умению управлять огнем? Ведь ты можешь? Почти как Одаренные, так сказал Муджалед.

-- Что он знает, этот Муджалед, -- буркнул Халик. -- Небось в детстве наслушался сказок. Нет, Острон, самое большее, что я могу -- поселить пламя на лезвии ятагана. И этому я тебя учить не буду. Чтобы управлять огнем, нужно учиться много лет. У нас с тобой их нет.

В глазах слуги Мубаррада ему в тот момент померещилась легкая грусть; Острон вопросительно посмотрел на Халика, но тот больше ничего не сказал.

***

Вечером Острон напялил кольчугу и гордо продемонстрировал ее Сафир и дяде Мансуру, пользуясь тем, что Адель еще не вернулся. Дядя усмехался себе под нос, а Сафир смеялась, слушая, как он рассказывает о прошедшем дне.

-- А на стрельбах мне сказали, что я и так хорошо владею луком и могу вовсе не приходить, -- опять похвастался Острон, размахивая руками. -- Эта женщина, которая занимается обучением, заставила меня стрелять и так, и этак, а потом прогнала, потому что учить меня ей нечему!

-- Женщина? -- глаза Сафир блеснули.

-- Ну да. Ее зовут Сумайя. Вид у нее суровый, честно! Такая высокая, почти одного роста со мной, и одевается как мужчина, даже носит кольчугу.

-- Сумайя почти с рождения живет в Тейшарке, -- неожиданно заметил Халик, все еще валявшийся на тюфяке. -- Когда-то она была обычной домохозяйкой, но потом ее муж погиб во время крупного нападения на восточном посту, и с тех пор ее будто подменили. Говорят, что на ее счету уже несколько сотен одержимых, и даже Усман ее побаивается.

-- И она стреляет из лука? -- девушка немедленно обернулась к слуге Мубаррада. Тот кивнул.

-- О да, и еще как стреляет. Я сам видел; руки так и мелькают, а стрелы она пускает одну за другой. На мечах она, может, посредственный противник, но ты к ней попробуй сначала подберись со своей железкой!

Сафир улыбнулась сама себе. Острон, потерявший нить рассказа, сдулся и плюхнулся на подушку. К тому же, в этот момент в зал вошел Адель, на котором был надет алый халат с кушаком, и ему тут же стало не до рассказов.

Несмотря на усталость, той ночью Острону не спалось. Рассказы Халика, события ушедшего дня не давали ему покоя; он лежал навзничь на соломенном матрасе, глядя в потолок, и представлял себя то слугой Мубаррада, -- конечно, если бы Халик когда-нибудь передумал насчет своего решения, -- то генералом Тейшарка.

Луна давно уже стояла над городом, когда Острону захотелось попить, и он спустился на первый этаж.

И услышал тихое всхлипыванье.

Обеспокоившись, он рванулся туда, откуда доносился звук, и не подумал, что его присутствия могли не желать.

Здание постоялого двора было обнесено навесом, в дневное время защищающим от солнца; недалеко от входа во дворе под навесом стояли два столика и низкие складные стулья, на которых длинному Острону было совершенно неудобно сидеть.

Он вынырнул во двор, шагнул под навес и обнаружил, что на одном из стульев съежилась Сафир, закрыв лицо руками.

-- С-сафир? -- мгновенно оробев, окликнул ее Острон.

Она замерла и перестала вздрагивать.

-- Уходи, -- прошептала она. -- Оставь меня.

-- Но Сафир... что-то случилось? Почему ты плачешь?

-- Просто уйди!

Он подошел к ней и опустился на колени, на шершавые камни, заглядывая девушке в лицо.

-- Я не могу уйти и оставить тебя в таком состоянии, -- честно сказал Острон. -- Кто-то обидел тебя? Это Адель?

-- Идиот, -- она наконец опустила ладони, и ее мокрые щеки блеснули в тусклом лунном свете.

-- Ага, я идиот, -- с готовностью согласился Острон и взял ее руки в свои. -- Я вечно не могу понять, что ты имеешь в виду. Знаю тебя столько лет и никогда по-настоящему не понимал тебя. Но мне грустно смотреть, как ты плачешь, Сафир.

Она улыбнулась дрожащими губами.

-- Обними меня, -- попросила она.

Острон выпрямился на коленях и послушно привлек ее к себе, прежде чем сообразить, что делает. Потом тихо спросил ее:

-- Зачем?

-- Дурак, -- просопела Сафир у него на груди.

-- Ну ладно, -- покорно сказал он и замолчал.

Она по-прежнему плакала, и ее плечи тряслись, и Острон чувствовал, как намокает его рубашка. Еще он вдруг понял, что ей это нужно.