Лиловый цветок гибискуса

В тот вечер дедушка Ннукву чувствовал себя хорошо и даже встал, чтобы поужинать с нами. Тени на лице тетушки Ифеомы чуть отступили. На ужин были остатки ofe nsala и garri, который Обиора взбил до воздушной пенки.

— Нельзя есть garri на ночь, — сказала Амака, но она не хмурилась, как обычно, а улыбалась, показывая щербинку между зубами. Казалось, эта улыбка была с ней всегда, когда рядом сидел дедушка Ннукву. — Желудок с ним не справляется.

— А что же ваши отцы ели на ночь в свое время, gbo? — рассмеялся дедушка Ннукву. — Они ели простую маниоку. А garri — это уже для молодежи, у него даже вкуса маниоки нет.

— Но тебе надо съесть все, что у тебя на тарелке, nna anyi, — тетушка Ифеома протянула руку и отщипнула крохотный кусочек от garri дедушки Ннукву, проделала пальцем в нем небольшое углубление, поместила туда таблетку и скатала в шарик, который затем положила обратно на тарелку. То же самое она проделала с четырьмя другими таблетками.

— Иначе он не станет их принимать, — пояснила она по-английски. — Говорит, что таблетки горькие. Попробовали бы вы орехи колы, которые он с удовольствием жует. Они на вкус как рвота.

Кузены рассмеялись.

— Мораль, как и чувство вкуса, относительна, — сказал Обиора.

— А? Что это вы там обо мне говорите, gbo? — спросил дедушка Ннукву.

— Nna anyi, я хочу, чтобы ты их съел, только и всего.

Дедушка Ннукву старательно взял каждый скатанный комочек, обмакнул в суп и проглотил. Тетушка попросила его выпить воды, чтобы таблетки растворились и начали исцелять тело. Дедушка сделал пару глотков, прежде чем вернуть стакан на стол.

— Когда стареешь, с тобой начинают обращаться как с ребенком, — пробурчал он.

В этот момент телевизор издал шипящий звук, словно кто-то высыпал сухой песок на бумагу, и стало темно. Выключились все лампы, комнату окутало темнотой, как одеялом.

— Ну вот, — простонала Амака. — Лучшего времени, чтобы отключить электричество, они придумать не могли. А я хотела посмотреть одну передачу.

Обиора в полной темноте пробрался к двум керосиновым лампам, стоявшим в углу комнаты, и зажег их. Я почти сразу почувствовала керосиновый дым, у меня зачесалось горло и заслезились глаза.

— Дедушка Ннукву, расскажи нам историю, как ты делаешь в Аббе, — попросил Обиора. — Это намного лучше, чем телевизор.

— О di mma[98], но сначала ты объяснишь мне, как люди забираются в этот ящичек.

Все кузены рассмеялись.

— Расскажи историю о том, откуда у черепахи трещина на панцире, — вмешался Чима.

— А вот мне интересно, почему в наших историях так много говорится о черепахах, — заметил Обиора по-английски.

— Расскажи историю про черепашку, — повторил Чима.

Дедушка откашлялся.

— Давным-давно, когда звери разговаривали, а ящериц почти никто не видел, в стране зверей случился сильный голод. Посевы высохли, и земля потрескалась. Голод убил многих зверей, а у тех, кто остался в живых, не было сил исполнить танец скорби на церемонии прощания. Однажды собрались все самцы и стали решать, что же им делать, чтобы голод не унес всю деревню.

На собрание каждый шел как мог, все ослабли. Даже львиный рык звучал не громче мышиного писка. Черепаха еле тащил на себе панцирь. И только пес выглядел сильным. Его мех лоснился, а кости не выпирали наружу. И стали звери спрашивать пса, как же он сумел так хорошо жить во время голода.

— Я ел помет, как и всегда, — ответил им пес. Раньше все звери насмехались над псом и его семьей за их странную пищу. Никто не мог даже подумать о том, чтобы есть помет. Тогда лев сказал:

— Раз уж мы не можем есть помет, как пес, нам надо придумать другой способ кормиться.

Долго звери думали, пока кролик не предложил убивать своих матерей и есть их. Многие еще помнили сладость материнского молока. Но в конце концов все согласились, что так будет лучше всего, раз уж они всё равно умрут от голода.