Лимб. Анафемные души

Где же твои проклятия, птичка? Почему молчишь? Почему повинуясь моим желаниям, откинула голову на плечо и позволяешь водить языком по твоей шее? Даже ресницы подрагивают так сексуально, что хочется коснуться их кончиками пальцев, провести языком по закрытым векам и впиться в дразнящие губы жадным поцелуем. Кусать их, терзать, пока не распухнут, пока не онемеют сминать их своим ртом. Прикусывать зубами длинную шею и наслаждаться солоноватым вкусом твоей кожи. Почему мне так дьявольски, до одержимости нравится слизывать с тебя капельки пота, добираясь до сладкого вкуса тела, до твоего настоящего вкуса, ни с чем несравнимого?.. Какая же ты вкусная… Слишком сладкая, чтобы быть анафемой. Запредельно.

Ох, чёрт, крышу сносит с концами. Будто под кайфом: мощным, не отпускающим. Трясёт, мать вашу, колотит, держа её хрупкое тело в своих руках, впиваясь пальцами в гладкую, мягкую кожу… никогда ещё не трогал ничего более идеального. Не чувствовал ничего более сумасшедшего, чем бешеное желание бросить её на лопатки, сорвать оставшиеся лохмотья в которые собственноручно спрятал настолько безупречное тело, и пробовать на вкус каждый изгиб, каждую впадинку, каждую мурашку на её коже!

Дрожит… Как же я кайфую от того, как эта маленькая сучка дрожит в моих руках! Сопротивление закончено? Больше не станешь трепаться? Готова признать поражение, которое всегда было очевидно? Закончила строить из себя отважного котёнка? Готова получить лучший предсмертный подарок из всех, что только могла себе представить? Потому что я сделаю это! Трахну тебя прямо сейчас, и плевать, кто ты вообще такая! Потому что бл*ть, если не сделаю это сейчас, меня разорвёт к чёртовой матери!

Да и какая вообще разница, кто она такая, если всё что мне от неё нужно, это тело? Тело. Не больше и не меньше.

***

Вдох. Судорожный, громкий, словно через трубочку, впихиваю в кислород в лёгкие, борюсь за каждый глоток.

– З-забыл кто я?.. – предсмертное бормотание. Колени подкашиваются от слабости, накрывает волной панического возбуждения от каждого его прикосновения.

Не отвечает, продолжает опалять кожу горячим дыханием. Или это тело горит? Плавится в его руках, как парафиновое, становится мягким и податливым; не различаю температуры. Слабо понимаю, что происходит. Всё что осознаю – наркотическую зависимость от психопата стоящего сзади, так близко, что чувствую, с какой силой его сердце колотится о рёбра. Сердце, которого нет, проводит через меня каждый удар, каждый проклятый удар эхом отзывающийся по телу.

Неуверенно, или дразня, не знаю… пальцами поддевает резинку трусиков и рвано выдыхает, касаясь горячей, влажной плоти.

– Твою мать… Какая ты мокрая, – поцелуи шипами вонзаются в шею, выгибаю её негромко постанывая. Кусает зубами до блаженной боли, оставляет синяки, рычит, как голодный зверь.

Раздвигает нежные складки и врывается в меня двумя пальцами.

Боже… Не сдерживаю громкий стон, выгибая спину. Лицо к небу и ничего не вижу, взгляд ослеплён вспышками взрывающего во мне фейерверка. Толчками двигается внутри меня, грубо, жёстко. Не мне принося удовольствие – удовлетворяя свои потребности, ставя на мне новое клеймо СВОЕЙ прокажённой девки.

Хрипло стону от свирепых ласк, ноги подкашиваются, и Рэйвен крепче подхватывает меня за талию, продолжая впиваться губами в шею, скользить языком по раскалённой коже оставляя на ней огненные дорожки. Прикусывает мочку уха до вспышки боли в голове, опьяняющей, лишающей остатков разума.

Бессознательно поднимаю руки, тянусь к нему. Хочу ощутить его желание, коснуться жилистой шеи, зарыться пальцами в волосы.

Как глупо.

– Не трогай, – рычит с угрозой, обхватывает мои запястья, прижимает руки к спине и вновь врывается в меня пальцами.

Тело… Всё что ему нужно – моё тело.

А кто-то говорил о большем?

– Стой, – шёпотом по ветру. И громким неубедительным стоном: – Стооой…

– Заткнись! – сжимает запястья до хруста костей, вытаскивает руку из моих трусиков и гремит пряжкой своего ремня. – Замолчи. Не говори ни слова. Просто молчи!

Тело… Всего лишь тело.

Глупая, а на что рассчитывала? Он даже в губы поцеловать меня брезгует.

Хочется смеяться. Безумно, надрывно, до хрипоты в горле.

Ему даже голос мой слышать противно. Всё, что я есть – омерзительно противно!

Всё кроме тела.

– Отпусти.

– Просто заткнись! – гремит напряжённым голосом. Надтреснутым, болезненным.

Вот до чего довёл себя.

Вот до чего я позволила ему себя довести.

Шаг в сторону:

– Оставь меня в покое.

Обхватывает за талию, рвёт на себя, второй рукой сжимает шею: больно, грубо, жестоко.

– Заткнись, я сказал, – ненавистно шепчет, щекоча ухо дыханием. – Делай, что сказал!

Слёзы жгут глаза. Сука, как же вы вовремя! Как раз когда я сама ноги перед ним практически раздвинула! Что, теперь сожалеть будем?! Реветь будем?!

Хватает меня за предплечье, когда пытаюсь повернуться к нему разгорячённым лицом, заглянуть в две чёрные бездны жестокости и разврата, всё ещё дрожу от возбуждения, закипаю от бессилия и гнева. Теперь не только палач презирает душу прокажённой – теперь я сама себя презираю.