Лимб. Анафемные души

– Ха. Не может этого быть. Ты бы и мухи в жизни не обидел!

– Думаешь?

– Уверена!

– Ну не знаю… Может ты и права.

– Шоу?

– М?

– Как думаешь, правда, что в Лимбе в основном сближаются те, кто был как-то связан между собой при жизни?

– Не знаю, Катари. Возможно. Но нас с тобой это вряд ли касается.

– Уверен?

– Нет, но… что такой как я мог делать рядом с такой, как ты?

– О чём ты? Смеёшься? Какой – такой как я?

– Ну… ты… такая вся красивая, а я… а я вот такой.

– Не говори ерунды. Уверена, что если при жизни мы и знали друг друга, то были отличными друзьями.

Глава 23

Так и не переоделась. Дура.

Всё в тех же мешковатых штанах, которые были на ней во время наводнения в секторе фантомов, в тех же ботинках и одной футболке. Гордость? Или отсутствие мозгов идти по промежуточному сектору, по колено заваленному снегом, в одежде, которая уже стала для неё ледяным скафандром.

Скорее всего, и то и другое: и гордость и отсутствие мозгов.

Есть ещё один вариант, но я не хочу о нём думать. Потому что мне, по сути, без разницы на состояние, в котором прибывает анафема, на которую мне, по сути, плевать. Плевать ведь?.. Об этом я тоже стараюсь не думать.

Так и слышу, как от каждого тяжёлого шага хрустит её шмотьё. Слышу, как обрывается дыхание на каждом судорожном выдохе, словно не хватает сил его закончить и сделать новый вдох.

Отчаянье… О, да, об этом я тоже что-то слышал. Безысходность, смирение, пустота… Так она теперь себя чувствует? Так Я заставил Её себя чувствовать, да?!

Оборачиваюсь. Получаю в лицо порцию острого снега вместе с колючим ветром и, щурясь, смотрю на Неё.

Даже взгляда меня не удостаивает, глупая девчонка. А я ведь могу прямо сейчас материализовать для неё парочку тёплых вещичек, стоит только попросить. Пусть же попросит, в чём дело? Растоптана? Уничтожена? Если страдать, то до конца?..

Вот же идиотка!

Не перестаю ругаться себе под нос. Почему бы и нет? Из-за ветра всё равно не слышно. Да и вряд ли эту анафему теперь волнуют мои пламенные речи… Молчит, делает вид, что плевала на всё и всех! На холод плевала и на палача, который несколько часов назад едва ли не трахнул ее, втоптав в грязь остатки гордости. И её и своей.

Гордости… Теперь постоянно об этом думаю. Гордая и униженная.

Моя птичка.

Вновь останавливаюсь, позволяя ветру колотить по спине, упираю руки в бока и трясу головой, отправляя на землю ворох снега.

Чёрта с два я понимаю, что она чувствует! Как последний психопат пытаюсь придумать диагноз состоянию анафемы, будто это единственное, что способно избавить меня от угрызений совести. Совесть! Твою мать. Ну, здравствуй, оказывается, ты существуешь, и чё тебе надо от меня, сука?

Оборачиваюсь. Еле тащится. Еле передвигает ногами в этом своём снежном скафандре, смотрит в землю, руки по швам болтаются и даже не дрожит. Ну и что всё это значит? Смирение перешло на новый уровень, когда уже даже тело не реагирует на природные факторы? Когда настолько всё равно, что только по синюшному оттенку кожи можно определить, как чертовски холодно этой девчонке.

Замирает, глядя под ноги. Так близко, что вижу, как потрескались и кровоточат её синие губы. И даже не дрожат. Не дрожат! Вообще!

Смирилась. Мой маленький котёнок перестал выпускать коготки. Черту переступила, назад дороги нет. Проклятье! Как же хреново понимать, что это с моей подачи! Я стал тем, кто толкнул её в эту бездну отчаяния и равнодушия. Я пнул, ударил, бросил в омут с головой. Только вот бл*ть всё это уже не имеет значения, да и разве имело? Я был честен с ней. С первой минуты и до последней буду.

– Почти на месте, – разворачиваюсь и продолжаю идти, вытаскивая ноги из сугробов.

Не отвечает.

***

Нечего ответить. Не хочу.

Хочу упасть в этот пласт снега и замёрзнуть насмерть.

Хочу перестать думать. Хочу, чтобы мозг покрылся корочкой льда, подобно телу, которого уже не чувствую. Не знаю, как передвигаю ногами. Не знаю, почему они всё ещё держат меня, ведут, а не отвалились кусками ледяной скульптуры. Сил не осталось, стойкости и желания узнать как можно больше о собственной жизни, перед тем как умереть от Его рук. От рук заблудшего, которые несколькими часами ранее ласкали моё тело, заставляя трепетать и жадно хватать ртом воздух от каждого прикосновения.

Палач едва не поступился принципами ради тела прокажённой. Едва не заставил меня поверить в то, что я могу быть для него чем-то большим, чем просто работой. Кем-то большим, кем-то лучшим… Его дыхание: глубокое, отрывистое. То как дрожала его грудь прижатая к моей спине. Шёпот: низкий, будоражащий. Прикосновения: нежные и отчаянные, мягкие и жадные, горячие и такие холодные…