Лимон

В апреле, после нашего отъезда, уехало еще трое, на ком держались все литературные собрания. Вместе с пятью бывшими участниками собраний мы возобновили встречи в Токио. Решили с января будущего года издавать литературный журнал. Каждый из нас должен был ежемесячно вносить определенную сумму на издание, а также предлагать свои рукописи. Я зашёл к А., чтобы отдать ему свой взнос.

Недавно у А. возник конфликт с семьей. Это было связано с его женитьбой. Поступи А. так, как хотел сам, ему бы пришлось пойти наперекор родителям. По крайней мере, для родителей это выглядело так. Я был другом А., и его проблемы требовали моего участия. Сначала я думал, что нужно охладить его пыл. Во всяком случае, делал все возможное, чтобы не разжигать страсти. Чем больше раздувалась эта проблема, тем больше я б — клялся, что должен вести себя именно так. Однако он все настойчивей давал понять, что ни в какой ситуации не будет подчиняться условиям, поставленным другими. Только теперь я понял, что человеческий характер, слабо выраженный в обычных условиях, при таких обстоятельствах приобретает четкие контуры. Более того, благодаря испытаниям его характер становился тверже. Я считаю это достойным.

Придя к А., я неожиданно столкнулся с компанией, которая недавно приехала в Токио. Они спорили по поводу письма посредника в конфликте А. с родителями. А., оставив их дома, ушел за покупками. В этот день я ни на что не реагировал. Я слушал их беседу и молчал, чувствуя себя одиноким. И тут кто-то сказал: «Если он говорит, что понимает А., то почему же он не делает все возможное, чтобы помочь». Слова были сказаны жестко. Стоит ли говорить, что они относились к посреднику.

Я почувствовал разброд в душе. На меня давила сила жизненной позиции, когда между «понимать» и «действовать» нет дистанции. Но в глубине души я одобрял позицию этого посредника, потому что понимал этого человека. В то же время я не мог удержаться от мысли, что понимание их обоих может означать незнание их обоих. Очень неприятно, когда то, на что надеешься, начинает рушиться. Я подумал, что даже родители А. отвернутся от меня. Мои чувства, склоняющиеся к одной крайности, стали бороться с противоположной инстинктивной силой. Уже потом, выйдя из дома А., я смог успокоиться. Как только А. вернулся тема разговора переменилась, и все принялись обсуждать планы на будущий год. Много раз весело повторяли название журнала, который придумал R., и смеялись над тем, каких мучений стоило придумать его. Я с интересом подметил, что, выразив себя в этом названии, мы и в будущем будем черпать в нем воодушевление и упорядоченность.

Мы поужинали тем, что прислали А. из его родных мест. Когда я вернулся в комнату, почувствовал, что ее наполнил тяжелый аромат цветов дуба, росшего рядом с окном. А. сказал, что из окна видна смоковница, но это название никогда не ассоциировалось у меня с увиденным деревом. Я сказал всем, что деревья на улице Иикура — это каштаны. Несколько дней назад вместе с R. и А., и еще двумя-тремя товарищами мы увидели эти красивые цветы и еще обсуждали, не цветы ли это marronnier.[56] А я после этого увидел табличку на одном из деревьев с его названием и надписью: «Берегите городские деревья».

Когда мы говорили о взносах на издание журнала, один из ребят сказал, что свой взнос он целиком заработал. Сказал, что не хочет тратить на это деньги, присылаемые родителями. Я еще раз убедился в том, что первый шаг сделаю в хорошей компании. В чувствах появилась гармония, и я даже е слишком винил себя, что не поступаю так же, как и этот парень.

Через некоторое время мы вышли из дома А. После дождя на улице было приятно. Я и еще один товарищ шли через холм Рэйнандзака по городу, над которым только еще занимался вечер. Он сказал, что зайдет ко мне за книжками. А затем добавил, что хочет посмотреть на цветы каштана. Только он ещё не видел их.

По дороге я громко пропел гамму, очень неудобную для интонирования. Я пою гаммы, только когда у меня хорошее настроение. Когда мы дошли до квартала Гадзэнбо, столкнулись с занятным происшествием. Мы увидели мужчину, который поймал светлячка. Неожиданно он подошел к нам со словами: «Это светлячок?», и протянул сложенные лодочкой ладошки, чтобы мы посмотрели сквозь щель. Светлячок светился внутри очень красиво. Хотя мы ничего не спрашивали, он сказал: «Я поймал его вон там». Мы переглянулись с товарищем и улыбнулись. Отойдя на приличное расстояние, мы рассмеялись. «Чересчур разволновался, охотясь за светлячком», — сказал я. Почему-то мне нужно было хоть что-то сказать.