Лимон

Просидев в воде бесконечно долго, я вылез наружу с ощущением легкости. Пока я сидел в купальне, я нашел решение одной проблемы, отчего в настроении появилась легкость и беззаботность. Вот над чем я размышлял. У одного из моих друзей кожа на руках была покрыта какими-то болезненными трещинками; как-то раз мы сравнивали чья рука толще, и я обратил на это внимание. Тогда приятель сказал, как отрезал: «Иногда даже думаю, может, лучше умереть». Сказал, что невозможно терпеть, когда в тебе что-то безобразно. Это были просто трещинки. Хотя со временем они вряд ли пройдут. Но ведь пустяк сущий. В этот момент я почувствовал, что и меня что-то задело за живое. И у меня, бывало, появлялись такие мысли. Наверняка появлялись, однако никак не вспомнить, в связи с чем. От этого вдруг стало грустно. А в горячей ванне я вдруг вспомнил. Попробовал вспомнить, и вот: у меня было то же самое. Сколько мне тогда было лет, не знаю, я вдруг понял, что у меня некрасивое лицо. А потом еще нашествие клопов в нашем доме. Хотелось сжечь весь дом дотла. Или еще один пример: берешь новый блокнот, и сразу же делаешь ошибку в слове. Хочется выбросить блокнот. В конце концов я подумал, что в ответ на критичное отношение моего друга к самому себе надо напомнить ему при случае о том, каким изяществом обладают старые предметы, к которым относятся с большим вниманием, подправляя, если они ломаются. Бывало же, что мы на два голоса хвалили чайную чашку, покрытую трещинками.

На покрасневшем теле слегка проступили тонкие сосуды. Я потянул обе руки вверх, пока сосуды не проступили на руках и плечах. Мое отражение в зеркале выглядело даже здоровее, чем я сам. Я попробовал в шутку скорчить рожу, как делал это незадолго до этого.

— Hysterica Passio,[58] — сказал я и наконец рассмеялся.

Скоро конец самого ненавистного для меня времени года. Вспоминаешь и видишь, что среди множества дней, которые не оставили в сердце никакого следа, были и такие дни, когда я вдыхал тонкий аромат жимолости в садике возле библиотеки Нанкибунко.[59] Были и такие вечера, когда в Рэйнандзака я ловил запах сорной травы, растущей вдоль железной дороги, и думал, что пройдет лето, да и осень не за горами. Мне так хотелось передать Вам свои пожелания: не подчиняться глупым фантазиям, биться с теми, с кем должно биться, и в гармонии, которая наступит после, найти покой. Вот для чего я и написал Вам это письмо.

Октябрь, 1925 год

МИНУВШЕЕ

Дети вместе с отцом и бабушкой ждали на улице, пока мама погасит лампу и выйдет к ним.

Никто не пришел их проводить. Посуда, сложенная после прощального ужина. Лампа, светившая до последнего момента. Все оставлено в опустевшем доме до завтрашнего утра, пока зеленщик, получивший эти вещи в подарок, не заберет их.

Свет погас. На порог вышла мама, оставляя темноту за спиной. Пятеро ребятишек. Отец и мать. Бабушка. — В путь отправилась шумная, но грустная процессия. С того времени прошло более десяти лет.

Он — один из пятерых братьев — снова приехал в этот большой город. Здесь он ходил в школу. Все вокруг так изменилось. Здесь играют в «го». Бильярдная. Стрельбище лучников. Кафе. Пансионат. Спасаясь от тесноты улиц, он бежал за город. А там все оказалось неожиданно ближе к городу его прошлого. Оттепель. Ночные похолодания. В этих запахах жили воспоминания.

Прошел месяц, второй. Его жизнь, наполненная светом и прогулками, как-то разладилась. Маячившие вдалеке лица родителей и братьев, на которые падала непривычная тень беспокойства, нарушили покой в его душе. Почтальоны, разносившие телеграммы, пугали его.

Как-то утром в своей залитой солнцем комнате он просушивал подушку. Эта подушка была связана с воспоминаниями детства. Тогда постельные принадлежности были из такой же ткани. — И по мере того, как запахи в солнечных лучах поднимались кверху, старая полосатая подушка раздувалась все больше и больше. От изумления он широко открыл глаза. Что это такое? Словно у него не было воспоминаний. Что это за полоски. — Как хочется домой…

Наконец-то настал день, когда он решился на прогулку по кварталу, где раньше жил. В пути он беспокоился, а не изменились ли названия в квартале, и поэтому спросил дорогу у прохожего. Квартал существовал. И чем ближе он подходил, тем тяжелее становилось на сердце. Первый дом, второй дом. Зажатые с двух сторон новыми постройками, они остались такими же, как прежде. Сердце учащенно забилось. Нет, здесь стоял уже другой дом. А квартал, несомненно, оставался прежним. Вот дом друга его детства. Выросло новое поколение, на доме висела табличка с именем друга. Он скрылся от взгляда женщины, наверное, жены, высунувшей голову из кухни. Раз уж смог найти этот дом, значит, он все еще помнит дорогу. Он пошел дальше.

И вдруг посреди улицы он замер. По дороге бежал он сам, такой же, как тринадцать лет назад! — Ни о чем не подозревавший мальчик завернул за угол и исчез из виду. На глаза навернулись слезы. Как хочется домой! Он чуть не разрыдался.