Лимон

Град стучал по чёрным крышам, кубарем скатывался с них. Стук по оцинкованной жестью крыше. Шелест в листве аралии. Шорох, замирающий в сухой траве. И, наконец, доносится звук, напоминающий человеческий шёпот. Разрывая вуаль белых зимних сумерек, над крышами соседних усадеб раздались крики журавлей. Сердце Такаси переполнилось светлой радостью. Подойдя к окну, он думал о тех временах, когда ещё существовала утончённость. Однако Такаси никак не мог приложить ее к себе.

5

Незаметно прошло зимнее равноденствие. Такаси отправился в ломбард, находившийся в том квартале, где он жил раньше и куда уже долгое время не наведывался. Из дома прислали деньги, и он собирался выкупить зимнее пальто. Но оно уже было продано.

— Посмотри, когда его купили.

— Слушаюсь.

Мальчик-помощник, за то время, что Такаси не видел его, стал совсем взрослым и деловито листал бухгалтерскую книгу.

Выражение лица приказчика, чётко отдавшего распоряжение, показалось Такаси необычным. В какой-то момент он был сконфужен и старался скрыть это, в другой был абсолютно спокоен. При его профессии он должен бы легко понимать лица приходивших людей, однако весь его вид выдавал растерянность. Обычно этот приказчик охотно болтал с ним о всяких пустяках.

Услышав слова приказчика, Такаси вспомнил, что несколько раз из ломбарда приходили уведомления. Такое чувство, что где-то в глубине души налили серной кислоты, и в то же время не смешно ли услышать об этом от такого приказчика! Такаси тоже притворился безразличным и, выслушав разъяснения, покинул ломбард.

На краю дороги, покрытой лужами, испражнялась тощая бродячая собака, жалко трясясь. Такаси, чувствуя, как его все больше захлестывают дурные ощущения, смотрел на движения собаки до самого конца. В электричке, по пути домой, ему удалось не поддаться ощущению разрушения. Выйдя на своей остановке, он заметил, что в руках — не было зонтика, с которым он, как обычно, вышел сегодня из дома.

Он смотрел вслед уходящей электричке, затем отвёл взгляд в сторону. Еле передвигая ноги от усталости, он брел по ночной дороге. Выйдя из дома, он сплюнул здесь кровь, она так и засохла у самых корней сирийской розы на краю дороги. Такаси почувствовал лёгкую дрожь. — Этот красный цвет. Сплюнув здесь кровь, он поступил дурно. Он не мог думать ни о чем другом.

Подходило время, когда у него обычно поднималась температура. Холодный пот неприятно стекал под мышками. В уличной одежде, не снимая хакама, он медленно опустился на пол.

Внезапно острая как кинжал печаль полоснула по нему. Вспомнив порой безумный вид матери, которая теряла тех, кого любила, одного за другим, он стал тихонько плакать.

Когда сердце успокоилось, он спустился было поужинать, но аппетита не было, и он сразу же вернулся к себе на второй этаж. В его отсутствие к нему зашел приятель, Орита. Орита сосредоточенно крутил шкалу планисферы, висевшей на стене.

— Ну…

Орита не обращал на него внимания и, даже не оглянувшись, сказал:

— Ух, какая огромная…

У Такаси внезапно перехватило дыхание. Он понял, что это действительно нечто огромное.

— На каникулах я решил поехать к родителям, — сказал Орита.

— Уже каникулы? Я в этот раз не поеду.

— Почему?

— Не хочу.

— А что дома?

— Я написал, что не приеду.

— Собираешься путешествовать?

— Нет.

Орита пристально посмотрел на Такаси и перестал задавать вопросы. Зашёл разговор о друзьях, школе, обо всем, от чего Такаси был оторван.

— На днях ломали стены зала, сгоревшего во время пожара. Так рабочие с кирками забрались на сгоревшую кирпичную стену…

Орита сопровождал рассказ жестами, показывая, как рабочие забираются на стену, орудуют кирками, словно бы это происходило с ним на самом деле.

— А потом забрались на самый верх стены и стучали киркой, сидя на ней. Передвинутся в безопасное место — и снова изо всех сил: «бац». Большие куски падали вниз.

— Хм. Очень интересно.

— Жутко интересно. Всем очень понравилось.

Болтая, они пили чай. Заметив, что из кружки, из которой обычно пьет он, теперь пьет Орита, Такаси перестал следить за ходом рассказа. Эта мысль неотступно преследовала Такаси.

— Ты не боишься пользоваться кружкой лёгочного больного? Когда я кашляю, и так много бактерий в воздухе. Если не боишься, так это оттого, что не хватает представления о гигиене, а если делаешь это как друг, так это ребячество и сентиментальность, не более… Мне так кажется.

Такаси пожалел, что сказал так грубо. Орита молчал, бросив мрачный взгляд на Такаси.

— Давно никто не приходил?

— Давно никто не приходил.

— Обижаешься, что не приходят?

На этот раз замолчал Такаси. Почему-то ему был приятен этот разговор.

— Не обижаюсь. Просто я стал думать немного иначе последнее время.

— Вот как.

Он рассказал Орита о событиях этого дня.

— Я почему-то не могу оставаться спокойным в такие моменты. Спокойствие — это не бесчувствие, для меня это серьёзное чувство. Страдание. Однако моё тело и моя жизнь разрушаются этим самым спокойствием.

— …

— Знаешь, я думаю, когда жизнь окончательно разрушена, вот тогда и наступает настоящее спокойствие. Что-то вроде листвы, лежащей на камнях на самом дне реки…