«Лимонка» в войну

Оказавшись в Ираке, мы получили оружие, которым пользовалась до этого пятая бригада. Разумеется, его нужно было пристрелять. Но, как это ни парадоксально, такой первоочередной важности на войне вопрос оставался без внимания. Шли недели, а мы продолжали ездить на выезды с непристрелянным оружием. Целыми днями вокруг нас стрельба. Каждый день зачитывают развединформацию о нарастающей активности боевиков, о нападениях на коалиционные силы и о растущих потерях среди солдат коалиции. А командование батальона по-прежнему ведёт себя так, будто мы приехали на курорт. ДАЖЕ У СНАЙПЕРОВ винтовки остались непристрелянными. Забегая вперед, скажу что МЫ И В БОЙ ПОШЛИ С НЕПРИСТРЕЛЯННЫМ ОРУЖИЕМ. Позже я узнал причину этого. Наш комбат не любил и боялся стрельб, поскольку не доверял солдатам. Ему так было спокойнее.

Спустя почти месяц нашего пребывания Дольфу удалось «продавить» пристрелку. Мы взяли всё необходимое, начиная от чистых мишеней и кончая мушководом. Но пристрелка под руководством комбата превратилась в цирк. Во-первых, он нагнал кучу народу, решив, видимо, за раз покончить с этой неприятной процедурой. Повесить чистые мишени не дал. Выдал нам по 10 патронов, отстреляли мы их в темпе вальса одной серией, после чего подошли к мишеням. Смотрю я на свою – в мишени два десятка неотмеченных дыр. Какие из них мои – остаётся только догадываться. У остальных примерно та же картина. Какие там серии по четыре выстрела, тщательное и однообразное прицеливание и другие постулаты пристрелки, известные каждому сержанту! Какое там определение СТП!

Психанув, я пристрелял свой автомат прямо на базе, поставив у забора ящик с водой. А дежурному доложил, что стреляли местные. К подобным «фокусам» мы вынужденно прибегали неоднократно.

Зато потом в начале апреля после ставшего знаменитым в ВС Украины боя шестого числа я стал свидетелем следующей ситуации. Выходим мы со столовой после ланча, и рядом с нами оказался генерал Собора, зам комдива Центр-Юг, по какой-то причине решивший поговорить с солдатами. Естественно, собралась внушительного размера толпа, среди которой было много начальства, и наш комбат тут как тут. Смотрит на всех, глазами прожигает, чтобы никто ничего лишнего не сболтнул. В ходе разговора генерал бросает фразу: «Убедитесь, что оружие у каждого пристреляно». И тут же, повернувшись к нашему комбату: «342-й, у тебя пристреляно оружие?» – «Так точно, товарищ генерал, конечно, пристреляно!»

У меня аж скулы от бешенства свело. В батальоне от силы два десятка автоматов пристреляно, послал людей в бой с непристрелянным оружием, и хоть трава не расти. Вот в этом вся украинская армия.

Забастовка

Тем временем обстановка в стране накалялась. Росло число нападений на коалиционные войска. Итальянцы, поляки, американцы – все периодически вступали в стычки с партизанскими группами. Всё чаще приходили сообщения о подрывах на фугасах конвоев и патрулей, и только украинцев, если не считать нескольких мелких инцидентов со стрельбой, война обходила стороной. Но было ясно, рано или поздно она коснется и нас.

Первый раз всерьёз запахло жареным 11 марта 2004 года, когда инициированный сторонниками Махди митинг постепенно перерос в гражданские беспорядки. Взбешённая и вооружённая камнями толпа бросилась на штурм мэрии города. Команды нам поступали противоречивые, мы то готовились к выезду на место событий, то поступал «отбой», и мы возвращались назад и сидели в кубриках по полной боевой. Мэр якобы просил помощи, но командование в Аль-Куте не давало согласия на наше участие. Напрашивался закономерный вопрос, какого хрена мы вообще тут делаем? Когда наконец пошли слухи, что мэра вот-вот распнут прямо на балконе мэрии, мы всё же выдвинулись. В десант рядом со мной втиснули переводчика-араба, который работал вместе с нами. Эти арабы, многие из которых раньше учились в Советском Союзе, не вызывали особого доверия ни у нас, ни у наших командиров. Они жили между двух огней, рискуя тем, что каждую ночь к ним могли наведаться представители армии Махди и подвесить их и все их семьи за определённые части тела в отместку за сотрудничество с неверными. Я думаю, единственное, что могло бы спасти такого переводчика от закономерной и безжалостной мести соплеменников, это то, что он мог сливать им информацию о нашей деятельности. Благо с базы они не вылезали, часто ездили с нами на выезды и знали наши порядки досконально.

На подъезде к мэрии я проклинал командование, загнавшее нас внутрь машин, вместо того, чтобы спешиться и продвигаться под их прикрытием. Воображение рисовало результаты гранатомётного залпа по БТРу и крики сгорающих заживо людей в переполненном десантном отсеке. Через плечо Кота (водилы) видна улица, полная дыма, впереди горят покрышки, слышны крики бушующей толпы, и вообще хаос и ничего не понять. Ощущения сильнейшие, азарт, мандраж и палец чешется на крючке. Переводчик рядом трясется и причитает: «Вы только не стреляйте, только не стреляйте!» – чем только подливает масла в огонь.

– Ну выйди тогда, успокой своих!

– Да вы что! Меня ж там убьют!!!