Лина и Сергей Прокофьевы. История любви

Молотов лично посоветовал Сергею внести коррективы в либретто оперы, предупреждение повторил один из заместителей министра в Народном комиссариате иностранных дел. По сюжету украинский свиновод Семен Котко поднимал сельскую бедноту на борьбу против нацистов. Наградой герою были женитьба на любимой девушке и приглашение на первомайскую демонстрацию на Красной площади. В новом же варианте герой оперы вступал в борьбу с безобидными австрийцами. Затем враги превратились в антисоветских украинских националистов, и немецкая маршевая музыка неожиданно оказалась совершенно неуместной[375].

Большинство исправлений было внесено после того, как была закончена работа над оперой. Сергей быстро сочинил музыку – всего за четыре с половиной месяца, – поскольку над знаменитым режиссером, с которым он работал, Всеволодом Мейерхольдом, сгустились тучи. Сергей, как мог, старался спасти коллегу, но все его усилия оказались тщетны. Мейерхольд исчез летом 1939 года, сразу после приезда в Ленинград для подготовки парада физкультурников, призванного продемонстрировать выносливость и спортивную подготовку советских людей. Как раз для этого парада Сергей сочинил музыку, которую запретили сразу же после ареста Мейерхольда. Выдающегося режиссера, гордость культурной революции 1920-х, били на протяжении многих месяцев резиновым жгутом по ногам и спине. Дошло до того, что он был не в состоянии стоять[376]. Мейерхольд не выдержал и подписал признание в измене, но спустя какое-то время отказался от признаний, сделанных под пытками. Теперь мы знаем, что 1 февраля 1940 года состоялось закрытое заседание Военной коллегии Верховного суда СССР, и, хотя Мейерхольд виновным себя не признал, суд приговорил его к расстрелу; 2 февраля приговор был приведен в исполнение. Сергей так никогда и не узнал, какая судьба его постигла.

У Прокофьева не было иного выхода, как продолжать работу над «Семеном Котко». Он свысока относился к Серафиме Бирман, новому режиссеру, которой была поручена постановка оперы, но заставлял себя соблюдать коллегиальность при решении вопросов. Однако не успел он уладить все спорные вопросы, как из НКВД потребовали внести новые изменения. Пришлось подчиниться, но результат был неудовлетворительным. В июне 1940 года наконец состоялась премьера оперы, которая подверглась резкой критике музыкальных рецензентов при поддержке чиновников.

Сергей оказался в трудном положении, но все его проблемы носили чисто профессиональный характер. Личные и бытовые проблемы, как всегда, легли на хрупкие плечи Лины. В начале лета 1939 года, когда Сергея не было в городе, она занялась проблемой обмена их жилплощади на квартиру с большим числом комнат. Кроме того, Лина хотела снять дачу в пригороде Москвы, на Николиной Горе, где проводили выходные и отпуска некоторые ведущие деятели советской культуры, включая друга Сергея, Николая Мясковского.

26 декабря 1938 года Сергей направил письмо в Комитет по жилищному строительству с просьбой предоставить ему квартиру большей площади – 80-метровую вместо 60-метровой – в новостройке, расположенной неподалеку от дома Прокофьевых, в Большом Казенном переулке. Он написал, что они с женой оба музыканты и нуждаются в большой студии. Понимая, как сложно в Москве с жильем, он тем не менее надеялся убедить власти в необходимости предоставить ему новую квартиру. Лишняя комната, доказывал он, ускорит работу над «созданием новых произведений советской музыки»[377].

И снова проблемы. В отсутствие мужа Лина сделала много телефонных звонков, встречалась с нужными людьми. Ее раздражали не только трудности, связанные с предполагаемым переездом, но и явное нежелание Сергея осесть на одном месте. Разве они переехали в Москву не для того, чтобы создать крепкий дом? Разве не собирались отказаться от разъездов? Зажить одной дружной семьей? Лина неохотно поддержала план мужа относительно дополнительных 20 метров, которые она тоже могла использовать для занятий вокалом. Но Лина чувствовала – от нее что-то скрывают, и дело вовсе не в студии. Лина еще не знала о Мире, но чувствовала, что муж подумывает об уходе из семьи.

Предполагаемый обмен не закончился ничем, кроме огорчения. «Увы, у меня нет никаких возможностей, чтобы повлиять на исход дела», – раздраженно написала она по-английски, а затем, перейдя на русский, сообщила, что «квартирный вопрос зашел в тупик»[378]. Она отправила Сергею телеграмму с просьбой принять участие в решении проблемы, но он заявил, что не получал от нее никаких писем. Неприятности сыпались одна за другой. Испорченные отношения с руководством Всесоюзного радио в 1935 году лишили ее надежды на будущие выступления. Лина похудела, у нее пропал аппетит, и врач в этом случае оказался бессилен. Даже инструктор по теннису куда-то пропал. До болезни Лина успела позаниматься с ним всего один раз.