Лина и Сергей Прокофьевы. История любви

Во время турне по Восточной Европе Сергей совершенно не интересовался домашними проблемами и отмахивался от важных вопросов, связанных с переездом. Лина скучала по Сергею, нуждалась в его помощи, советах, да просто в том, чтобы муж был рядом. «Обидно, что я не думала об этом, когда ты был здесь. Насколько проще было бы спрашивать тебя, когда ты был рядом – но совсем не было времени. Обидно, что у меня нет никого, чтобы помочь в некоторых вопросах. Здесь, конечно, есть Meme (бабушка). Я не обращаю внимания на ее ворчание, но иногда она почти сводит меня с ума – приходится запасаться терпением»[303].

Затем, мимоходом упомянув совет Аммонса не поддаваться мрачному настроению, Лина добавила, что «каждый день какие-нибудь новости с детьми: то у них глисты, то истерики, то слабое зрение, то еще что-нибудь, так что не поддаваться очень трудно…»[304]. Сергей посоветовал Лине жить сегодняшним днем – цени каждый час, написал он, но она не могла не думать о будущем, особенно теперь, когда от нее зависела вся семья. Лина наносила визиты, завязывала дружеские отношения, наслаждалась вниманием, которому удостоилась благодаря мужу. Но раньше ей приходилось быть только гостьей, а не жительницей Советского Союза. Лина понимала, что одно дело быть зрительницей и совсем другое – находиться на сцене.

Перед смертью Хуана от удара весной 1935 года Ольга строила планы поехать в Советский Союз, навестить дочь и внуков и разыскать дальних родственников в других городах России и Украины. В течение многих месяцев Хуан был прикован к постели, частично парализован и беспомощен, как ребенок; его смерть не была неожиданной. Лине не упоминает о ней, рассказывая о событиях 1935 года, – впрочем, она вообще не любила говорить об этом периоде в своей жизни. Сергей считал, что Ольге будет «намного интереснее» приехать в Москву, чем вернуться к друзьям в Нью-Йорк или остаться в Париже[305]. На самом деле он исходил из личных интересов: детям в Москве нужна была нянька, особенно если Лина хотела заявить о себе как о певице. Он обещал, что устроит жене выступления через радиокомитет. Но идею с приездом Ольги не удалось осуществить. У нее был испанский паспорт, а Испания не установила дипломатические отношения с СССР.

Ольга оставалась в Париже, и, значит, дочь должна была найти для нее квартиру. Лина заботилась не только о матери, но и о своей семье, считая, что нужно иметь запасной вариант в Западной Европе, куда можно вернуться в любой момент. Она договорилась с мужем, что, если ни один из них не добьется успеха в Москве или если, по какой-то причине, они будут недовольны жизнью в Советской стране, они вернутся во Францию. Сергей согласился. Итак, после напряженных поисков Лина нашла маленькую недорогую квартиру в доме номер 14 по улице Доктер-Ру, в том же 15-м округе, где располагалась улица Валентина Гаюи.

Сергей тем временем получал заказы один престижнее другого: балет «Ромео и Джульетта» для Большого театра; Кантата к 20-летию Октября для радиокомитета; симфоническая сказка «Петя и волк» для Детского музыкального театра; музыка к спектаклям «Борис Годунов» и «Евгений Онегин» и к частично цветному фильму «Пиковая дама». Эти проекты вызывали у Сергея чувство эйфории, он казался самому себе всесильным.

Но на жилищный вопрос это всесилие, видимо, не распространялось. Квартиры все не было, и Сергей, как и Лина, устал жить в гостинице «Националь». Ему предложили большую квартиру в центре Москвы в Доме композиторов, но ему не хотелось, чтобы его соседями по дому были второразрядные композиторы. Он узнал, что в доме не была предусмотрена звукоизоляция, и не мог представить, как будет сочинять музыку, когда со всех сторон будут звучать чужие мелодии. Он обратился с просьбой предоставить ему квартиру в доме рядом с Курским вокзалом, в котором часть квартир относилась к Комитету по делам искусств. Сергей полагал, что балет «Ромео и Джульетта» укрепит его международную репутацию и позволит получить определенные привилегии.

В почтовой открытке, отправленной теще 8 апреля 1936 года, Сергей сердито написал, что его продолжают потчевать обещаниями относительно квартиры. Интересно, что на открытке было изображено современное строение в стиле неоконструктивизма – как раз в таком и надеялся обосноваться Сергей. «Каждое утро я сижу у телефона в ожидании звонка, что мне дали квартиру, но каждый раз удовольствие откладывается»[306]. Ольга не ответила – единственными доступными ей формами протеста против переезда дочери в Советский Союз были молчание и периодические жалобы на тяжелые болезни.