Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия

Местность здесь очень лесистая и красивая. Воздух свежий и чистый, хотя это и не морской воздух, поскольку здесь есть только речка или, вернее говоря, Москва-река – от дома на расстоянии брошенного камня. Здесь Ты могла бы вести размеренную деревенскую жизнь, спокойствие которой наверняка пошло бы Тебе на пользу. Но если твое здоровье нуждается в морском воздухе, то дело, конечно, другое. Если Ты надумаешь приехать, то могла бы договориться с Папой или Калле, что приедешь сюда с кем-нибудь из них.

Прощай до следующего раз, маленькая София. Передай приветы всем. Спроси у Евы и Юхана, не могли бы они летом приехать сюда? Передай им мою благодарность за телеграмму. Передай также мою благодарность Беккеру и Талле.

Твой преданный Густав[49].

После возвращения молодые супруги поселились на набережной Мойки; наконец-то у барона Маннергейма появилась возможность жить на широкую ногу. Он смог воплотить свою заветную мечту – завести породистых скаковых лошадей. Но главная мечта – поступление в Академию Генерального штаба – не осуществилась. Причин было множество: помолвка, ухаживание и женитьба, свадебные хлопоты, светские визиты и медовый месяц в подмосковном имении, растянувшийся с начала мая до середины июля. О подготовке к экзаменам и думать было нечего. Возможно, получив приданое жены, Густав относился к поступлению уже не так серьезно, как прежде. Главной причиной все же было недостаточное владение русским языком (со своими светскими знакомыми и женой Густав при затруднениях всегда мог перейти на французский). Экзамены в Академию начались 20 августа именно с русского языка, устного и письменного, на котором Маннергейм сразу же и срезался. Он вернулся в свой эскадрон – и потекла привычная жизнь, с дежурствами, парадами, празднествами, эскортированием титулованных особ, российских и иностранных, и прочими обязанностями кавалергарда. К этому прибавилось увлечение лошадьми: Маннергейм приобрел их сразу несколько и начал выставлять на скачках. Он и сам принимал участие в соревнованиях – в Михайловском манеже на Конюшенной площади, на ипподромах в предместьях Петербурга и в Красном Селе. «Когда мой друг, князь Белосельский-Белозерский, который во время поездки во Францию увлекся конным поло, организовал на Крестовском острове в устье Невы клуб поло, я тоже пожертвовал многими свободными часами этому интересному спорту», – вспоминал Маннергейм об этом периоде[50].

В мае 1896 года кавалергардский полк специальными поездами перебросили в Москву, где короновали молодого императора Николая II. Помазание на царство по традиции совершалось в Успенском соборе Кремля. По всему пути следования торжественной процессии стояли в почетном карауле гвардейские полки. Кавалергардам, как личной охране императорской семьи, отводилась особенно ответственная роль в этой длинной и сложной церемонии, и к ней готовились тщательно и задолго. Маннергейму выпала честь находиться во время коронации рядом с государем и сопровождать его кортеж по Кремлю. Дни торжеств запомнились ему навсегда. «…Все было неописуемо красочно и великолепно. То же можно сказать и о коронации. Это была самая утомительная церемония из всех, в которых я участвовал. Мне довелось быть одним из четырех кавалергардских офицеров, которые вместе с самыми высокопоставленными лицами государства образовали шпалеры вдоль широких ступеней, что вели от алтаря к трону на коронационном возвышении. Воздух был удушливым от ладана. С тяжелым палашом в одной руке и „голубем“[51] в другой мы стояли неподвижно с девяти утра до половины второго дня, когда коронация окончилась и процессия направилась к императорскому дворцу. Его Величество в горностаевой мантии, парчовом коронационном одеянии и с короной на голове шагал под балдахином, который несли генерал-адъютанты, а перед ним и следом попарно маршировали эти четыре офицера-кавалергарда, по-прежнему с обнаженными палашами.