Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия

…Однако торжественная коронация имела ужасный эпилог. Через пару дней после нее кавалергардов подняли по тревоге, им нужно было проскакать рысью чуть ли не через всю Москву до Брестского вокзала на западной окраине города. Едва успели выполнить приказ и эскадроны построились, как увидели царя и царицу, бледных и серьезных, проехавших мимо в парной коляске и сопровождаемых каретами императорской свиты обратно по той же дороге, по которой следовало сказочно блестящее коронационное шествие. В чем дело, мы еще не знали. Но по потрясенному выражению на лицах безмолвного общества можно было заключить, что случилось нечто роковое.

Тут же следовало объяснение. Мимо проехала череда телег, из-под покрытия их свешивались безжизненные руки и ноги. …Катастрофа стала событием, пророчившим несчастье правлению Николая II. Ее сравнивали с фейерверком, устроенным во время обручения будущего Людовика XVI и Марии-Антуанетты, который тоже потребовал многих человеческих жертв»[52].

В августе 1893 года Маннергейм был произведен в поручики. Следующего производства (в штабс-ротмистры) ему пришлось ждать гораздо дольше, чем он предполагал, и дольше, чем это было принято в гвардейских полках – целых шесть лет, до июля 1899 года. Может быть, потому, что, числясь в списках кавалергардского полка, он к тому времени перешел на службу в придворную конюшенную часть – учреждение, ведавшее выездами царской семьи и ее многочисленных родственников. В «конном парке» конюшенной части насчитывалось около двух тысяч лошадей. В 1897 году Маннергейм, уже имевший репутацию великолепного наездника и знатока лошадей, получил предложение занять там место исполняющего должность штаб-офицера по особым поручениям. Соблазнившись возможностью заниматься лошадьми, хорошей казенной квартирой и годовым жалованьем, равным жалованью полковника, он согласился. Поначалу новая служба увлекла молодого офицера. В его обязанности входила закупка лошадей для царских конюшен; это давало возможность путешествовать по России и за границей, знакомясь с коннозаводским делом. Правда, в работе с лошадьми был определенный риск. «В одну из поездок в Германию я получил первую серьезную травму. Когда я был по приглашению главного придворного конюшего Пруссии графа фон Веделя в императорских конюшнях в Потсдаме, одна из верховых лошадей, предназначенных для самого монарха, лягнула меня в колено. Лейб-медик императора профессор Бергман качал головой. Коленная чашечка раскололась на пять частей, и колено могло остаться негнущимся. „Но, – утешал он меня, – хоть вам и трудно будет вести эскадрон, зато вы сможете отлично командовать полком, и ничто не мешает вам стать выдающимся генералом!“ Последовало двухмесячное бездеятельное лежание, но благодаря массажу и упражнениям колено постепенно поправилось, хотя и стало слабее. Коневод не может избежать таких ударов, но из тех тринадцати случаев, когда у меня ломалась какая-то кость, этот был самым худшим»[53].

Семейная жизнь четы Маннергейм – по крайней мере, внешне – ничем не отличалась от жизни других таких же пар петербургского света. В апреле 1893 года у них родилась девочка, названная в честь матери Анастасией. Через год, в июле 1894 года, Ната родила мертвого ребенка, мальчика. В июле 1895 года появился на свет следующий ребенок – снова девочка. Не слишком внимательный и заботливый отец, Густав в этой роли, вероятно, был не лучше и не хуже других молодых родителей своего круга. По крайней мере, когда девочкам было 7 и 5 лет, он озабоченно писал брату Юхану о своих тревогах: удастся ли ему воспитать из них достойных женщин, с хорошим характером… Хотя душевной близости с дочерьми у него не было (да и возможна ли душевная близость для такого человека, как Густав Маннергейм?), он регулярно переписывался с дочерьми. В юности они подолгу гостили в семьях его братьев в Швеции и, когда отец окончательно поселился в Финляндии, бывали у него.

Семье довольно часто приходилось переезжать с квартиры на квартиру: то арендная плата была слишком высока, то квартира оказывалась холодной или неудачно расположенной. С набережной Мойки они вскоре переселились на Гагаринскую набережную, оттуда – на Лиговский проспект, затем на Миллионную. В 1898 году, когда Маннергейм уже служил в придворной Конюшенной части, он получил казенную квартиру, находившуюся в одном из зданий этого ведомства, на Конюшенной площади. Эта квартира оказалась последним семейным гнездом Маннергеймов[54].