Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия

В полку было даже свое привидение: Белая дама, появлявшаяся в залах офицерского собрания перед какими-либо событиями. «Она выходила из глубины биллиардной, проходила через столовую и скрывалась в портретной, где висели изображения всех командиров Кавалергардского корпуса и полка от Петра Великого и до последних дней империи»[44]. Не случайно полковым гимном был выбран марш из оперы французского композитора Буальдье «Белая дама»[45].

Но, пожалуй, самая замечательная традиция кавалергардов – прочные связи между бывшими сослуживцами и готовность в любой момент прийти на помощь товарищу: когда бы он ни вышел в отставку и где бы ни жил, он всегда мог обратиться к кавалергарду за поддержкой. Как видно будет из дальнейшего повествования, Маннергейм дорожил этой дружбой и следовал полковой традиции в течение всей жизни. Будничная обстановка в полку и детали быта офицеров и солдат тоже были освящены традициями и не менялись в течение десятилетий. Достаточно вспомнить «Анну Каренину» и кавалергарда Вронского: «…В день красносельских скачек Вронский раньше обыкновенного пришел съесть бифстек в общую залу артели полка. Ему не нужно было очень строго выдерживать себя, так как вес его как раз равнялся положенным четырем пудам с половиною, но надо было и не потолстеть, и потому он избегал мучного и сладкого. Он сидел в расстегнутом над белым жилетом сюртуке, облокотившись обеими руками на стол и, ожидая заказанного бифстека, смотрел в книгу французского романа, лежавшую на тарелке. …В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех…»[46]

Точно так же перед скачками мог сидеть в столовой артели (офицерского собрания) и Густав Маннергейм, листая французский роман, взятый в читальном зале на первом этаже. Правда, в течение первых полутора лет кавалергардской службы в его положении, по сравнению со многими товарищами по полку, имелась существенная и неприятная деталь: у него не было состояния. Он был по-прежнему беден, как церковная крыса. Офицеров обязывали столоваться в артели, находившейся на Захарьевской улице напротив полковой церкви, но Густаву это было не по карману, и он часто старался обедать у себя на квартире или в каком-нибудь трактире неподалеку. И вообще расходы гвардейского офицера значительно превышали его жалованье. В опере кавалергард должен был сидеть на дорогих местах в партере, ему нужно было посылать цветы светским знакомым, давать щедрые чаевые швейцарам и так далее. Возможно, потому барон Маннергейм исполнял свои служебные обязанности с большим рвением – другой возможности сделать карьеру у него не было. Между тем отпрыски богатых аристократических семей зачастую служили в этом элитном полку только в силу семейных традиций и при первом удобном случае выходили в отставку. Граф Игнатьев в своих мемуарах именует их «штатскими в военной форме». Маннергейму он дает весьма противоречивую характеристику – злопыхательскую и восторженную одновременно. Правда, если учесть, что в конце 50-х годов XX века, когда Игнатьев опубликовал свои мемуары, он был советским генералом, едкий тон его становится вполне понятен: «…Непосредственным моим начальником оказался поручик барон Маннергейм, будущий душитель революции в Финляндии. Швед по происхождению, финляндец по образованию, этот образцовый наемник понимал службу как ремесло. Он все умел делать образцово и даже пить так, чтобы оставаться трезвым. Он, конечно, в душе глубоко презирал наших штатских в военной форме, но умел выражать это в такой полушутливой форме, что большинство так и принимало это за шутки хорошего, но недалекого барона. Меня он взял в оборот тоже умело и постепенно доказал, что я, кроме посредственной верховой езды да еще, пожалуй, гимнастики, попросту ничего не знаю. <…> Смотр молодых солдат Маннергейм провел блестяще, я получаю вместе с ним благодарность в приказе по полку»[47].

Впрочем, когда Игнатьев в 1896 году поступил под начало Маннергейма, Густав Карлович, как его на русский манер величали, был уже довольно состоятельным человеком. Образцовая служба просто была его образом жизни.

Летом все гвардейские полки Петербурга выезжали в лагеря Красного Села, где проводились учения, маневры и скачки. Маннергейм был страстным лошадником и уже в то время большим знатоком лошадей, но участие в скачках тоже требовало средств. В Красном кипела светская жизнь, шли спектакли Мариинского театра, было множество развлечений и соблазнов.