Из коридора, через широкий, ничем не закрытый бетонный проем, прибывших провели в помещение, которое иначе, чем столовой, трудно было назвать. Причем, она была не наспех оборудована, а давно стояла, судя по стационарным плитам, линиям раздачи пищи, мельницам и другому оборудованию, которое за полдня не установишь. Она и выглядела как обычная городская столовая советских времен. Вот только из кастрюль не шел пар, да и пахло известковым духом сухого бетона, а не едой. На лотках раздачи не видно было ни салатов, ни мяса, ни гарниров, разложенных кучками. Столы стояли в три ряда, примерно по шесть мест за каждым и по шесть столов в ряду. Но пока все они были пусты.
Кирилл сразу догадался, что пространство бункера, или, как минимум, та его часть, которая была предназначена для спасенных, а не для размещения внутреннего гарнизона, была разделена на сектора. Судя по числу мест в столовой, каждый сектор был рассчитан на проживание примерно ста человек. Сколько таких секторов в бункере, предположить было сложно, но резон в таком разделении, определенно, был. Во-первых, это избавляло от большого трафика в столовых, банях и других местах общего пользования, так как каждый сектор, судя по этой столовой, имел собственную инфраструктуру, тогда как гарнизонные столовые, бани и прачечные, располагались отдельно. Во-вторых, сектора, наверняка, разделялись герметичными люками, что повышало живучесть всего бункера. Попала радиация, химия или зараза в один сектор, или пожар там начался – заблокировали вместе с людьми, и все. Как на подводной лодке.
Глава 2
Люди топтались в пространстве столовой, не зная, что делать. И вдруг позади раздался зычный, хорошо поставленный мужской голос.
-- Здравствуйте, товарищи! Садитесь, пожалуйста, лицом ко мне, места всем хватит.
Народ начал рассаживаться на длинные лавки без спинок, расположенные параллельно столам. Мама прошла чуть дальше, и заняла место примерно в середине. Кирилл поспешил устроиться рядом с ней.
-- Ну вот! Думаю, все готовы слушать? – произнес тот же голос.
Он принадлежал человеку лет пятидесяти, облаченному в мундир полковника. Мужчина, без всяких церемоний, забрался ногами на лавку, и уселся на стол так, чтобы его всем было видно.
-- Я полковник Измайлов, командир гарнизона данного бункера, -- представился он. – Вам, может быть, не совсем привычно слышать в свой адрес обращение «товарищи» вместо «господа», но уж извините. Очень многое вам с сегодняшнего дня придется делать по воинскому уставу, а уставным обращением в российской армии является слово «товарищ», так что привыкайте.
По рядам собравшихся прокатился гул – сидящие рядом попытались обсудить новость, но полковник их оборвал, подняв руку и потребовав тишины.
-- Обсудите все потом, -- с едва заметной усмешкой произнес он. – Времени, боюсь, будет с избытком. Давайте, я донесу до вас сначала самую важную информацию. Сразу предупреждаю, что говорить буду жестко, как есть. Если кто собирается падать в обморок – милости просим. Но вот паниковать не нужно, так как в коридоре за моей спиной отделение автоматчиков с полным боекомплектом. Вас прибыло чуть более двадцати человек. Под моим началом в бункере более пяти сотен. Я гарантирую, что мне проще прямо тут, в столовой, расстрелять вас всех, чем поставить под угрозу выживание гарнизона. И если раньше вы могли бы резонно мне заявить, что такие действия повлекут наложение на меня уголовной ответственности, то теперь думаю, у вас хватит соображения понять, что мне ничего не будет ни в каком случае. Как бы я ни поступил. По той причине, что судить меня просто некому. И сажать некуда. И лишать звания некому.
Он обвел взглядом собравшихся и продолжил:
-- Думаю, я достаточно внятно изложил структурную концепцию предстоящей беседы. Проще говоря, я сделал вам великое одолжение, впустив вас внутрь. Причем слово «одолжение» тут нужно понимать совершенно буквально. Я одолжил вам ваши жизни. Поэтому, в любой момент считаю себя вправе их отобрать. Несогласные есть?
В столовой воцарилась мертвая тишина. Кирилл подумал, что если бы в углу, на кухне, мышь выпустила бы в атмосферу кишечные газы, все бы услышали это до неприличия отчетливо. Ему и самому стало страшно. До рези в животе.