Линкольн в бардо

Мужчина продолжал баюкать своего ребенка.

преподобный эверли томас

А его ребенок в это же время тихо стоял, притулившись к нему.

ханс воллман

Потом джентльмен начал говорить.

роджер бевинс iii

Парнишка привычным движением обхватил отца рукой за шею, как, вероятно, делал не раз, и прижался к нему, его голова коснулась головы отца, он хотел лучше слышать, что тот шептал в шею…

ханс воллман

Отчаяние мальчика стало невыносимым, и он начал…

роджер бевинс iii

Мальчик начал входить в себя.

ханс воллман

Так сказать.

роджер бевинс iii

Мальчик начал входить в себя, и вскоре вошел в себя полностью, а человек при этом зарыдал с новой силой, словно еще острее смог осознать изменившееся состояние того, кого держал на руках.

преподобный эверли томас

Это было слишком, слишком личное, семейное дело, и я удалился, вышел в одиночестве.

ханс воллман

Как и я.

роджер бевинс iii

Я, остолбенев, медлил там, читая молитвы одну за другой.

преподобный эверли томас

XXI

Папа прямо в ухо червяка сказал:

Мы так любили друг друга, дорогой Уилли, но теперь по причинам, которые нам не дано понять, наша связь разорвана. Но она никогда не будет разорвана — пока я жив, ты всегда будешь со мной, дитя.

Потом он всхлипнул

Плачущий папа // Такое было тяжело видеть // И как бы я ни ласкал, ни целовал, ни утешал его, это не

Ты был радостью, сказал он. Пожалуйста, помни об этом. Помни, что ты был радостью. Для нас. Каждую минуту в любое время года ты был… ты хорошо постарался. Хорошо постарался, чтобы быть для нас счастьем.

И говорил все это червю! Как бы мне хотелось, чтобы он сказал это мне // Почувствовать его взгляд на себе // И тогда я подумал, ну, ладно, я все равно заставлю его увидеть меня // И я вошел… // Это оказалось совсем нетрудно // Скажем, ощущение было, что так оно и должно // Словно я был частью

Там, сжатый так крепко, я был частью и в папе

И точно знал, что он

Чувствовал как лежат его длинные ноги // Что такое иметь бороду // Ощущать вкус кофе во рту и, хотя и не думал об этом точно такими словами, знал: мне пошло на пользу то, что я прижал его к себе. Пошло. Плохо ли это? Нечестиво ли? Нет, нет, он мой, он наш, а потому я, вероятно, в этом кто-то вроде бога; в том, что касается его, я могу решать, что для него лучше всего. И я верю, что это пошло мне на пользу. Я помню его. Опять. Кем он был. Я уже немного забыл. Но вот: его точные пропорции, его костюм, все еще хранящий его запах, его волосы между моими пальцами, его тельце, знакомое с тех времен, когда он засыпал в гостиной, а я уносил его в…

Это мне пошло на пользу.

Я верю, что пошло.

Это тайна. Немного тайной слабости, которая поддерживает меня; поддерживая меня она увеличивает вероятность того, что я буду исполнять свой долг в других областях; это приближает к концу период слабости; это не вредит никому; поэтому в этом нет ничего плохого, и я унесу отсюда мою решимость: я могу возвращаться так часто, как мне нравится, никому не говорить, принимать любую помощь, которую это может мне дать, пока это не перестанет мне помогать.

И тут отец приткнулся своей головой к моей.

Дорогой мальчик, сказал он, я еще приду. Обещаю.

уилли линкольн

XXII

Минут тридцать спустя неухоженный человек покинул белый каменный дом и, спотыкаясь, двинулся в темноту.

Я вошел и увидел, что мальчик сидит в углу.

Мой отец, сказал он.

Да, сказал я.

Он сказал, что придет еще, сказал он. Он обещал.

Я почувствовал, что безмерно и необъяснимо растроган.

Чудо, сказал я.

преподобный эверли томас

XXIII