Безжалостные слова осуждения в те жуткие дни звучали снова и снова, люди доверительно говорили друг другу, что спасти жизнь мальчика можно было бы, полностью оградив его от влияния родителей.
Уилли так радовался маленькому пони, что хотел кататься на нем каждый день. Погода стояла переменчивая, мальчик сильно простудился, простуда перешла в горячку.
Почему, спрашивали люди, мальчик катается на пони без куртки, когда дождь льет как из ведра?
Все, кто знал детей Линкольна лично и видел, как они носятся по Белому дому, словно два дикаря, могут подтвердить тот факт, что в этом доме постоянно царил бедлам, а отсутствие всяких ограничений путали с родительской любовью.
[Линкольн] никак не управлял своей семьей. Его дети делали, что душа пожелает. Он одобрял многие их проделки, ни в чем не ограничивая. Никогда не укорял их, не выговаривал по-отцовски.
Он всегда говорил «[Я] рад, что мои дети свободны — счастливы и не ограничены родительской тиранией. Любовь — это цепь, которой ребенка привязывают к родителям».
Дети бросали книги… Пустые ведра с пеплом… угольный пепел… чернильницу… бумаги… золотые перья… письма и проч. и проч. в кучу и плясали на ней. Линкольн ничего не говорил, он совершенно не замечал или вообще был слеп к недостаткам детей. Если бы они на***** в шляпу Линкольна и натерли дерьмом его ботинки, он бы рассмеялся и решил, что это ловко сделано.
Они могли пронестись мимо него по каким-нибудь своим делам, а он даже не отрывался от работы. Потому что Линкольн (забудем обо всей последующей агиографии) был человеком честолюбивым… чуть ли не маниакально честолюбивым.
[Любой] человек, который думает, что Линкольн сидел и смиренно ждал, когда люди призовут его, имеет весьма ошибочное представление о Линкольне. Он всегда рассчитывал, всегда планировал. Его амбиции были маленьким моторчиком, не знавшим покоя.
Человек вроде меня, который давно принял решение забыть обо всех мирских страстях ради более скромных радостей дома и семьи и принять как следствие этого решения менее яркую общественную жизнь, может только представлять черные тучи, которые собирались над головой того, кто задумывался о том, что
Когда умирает ребенок, то муки родительские могут не знать конца. Когда мы любим и объект нашей любви маленький, слабый, беззащитный, который в нас и только в нас видел защиту; и когда таковая защита по какой-то причине не сработала, какое утешение (какое оправдание, какое извинение) мы можем придумать для себя?
Никакого.
Подобные мысли будут преследовать нас всю жизнь.
Если мы даже убедим себя в необоснованности самообвинений, то следом возникнут новые сомнения, а за ними — другие.
LXXIII
Самобичевание и чувство вины — вот две фурии, которые преследуют дом, где умирает такой ребенок, как Уилли Линкольн; а в данном случае вина была столь велика, что вполне можно было найти, на кого ее возложить.
Многие обвиняли Линкольнов в бессердечии за то, что они устроили прием во время болезни Уилли.
По прошествии времени воспоминания о том торжественном вечере, вероятно, оказались окрашены болью.