Лёха

– Молодой человек! Немцам не характерна наша социалистическая законность! – выспренно начал профессор, но пышноусый его перебил:

– Хлопец, нимцы еще в прусско-французскую войну заложников, как собак, стреляли. А суды у них и тут есть – как ихий зольдат решил тебя пристрелить – так тоби и суд. И кохда они в Империалистическую прийшлы – то же почти и было.

– Точно. Видали мы их расписки: «Выдать русской свинье за свинью один грош», – кивнул головой ефрейтор.

– Ничего не меняется. Все раньше уже было. И заложников без суда стреляли. И раненых добивали, и пленных, которые идти не могли, – грустно заметил доктор.

– Это когда такое было?

– Да хоть и в наполеоновскую войну. Даже в классике описано. Платон Каратаев[140] – доводилось про такого читать? Великий Пирогов вынужден был заняться артиллерийской наукой, чтобы доказать англичанам и французам, что их постоянные обстрелы Севастопольского госпиталя никак не могут быть объяснены случайностью. И несмотря на то, что доказал совершенно научно, – обстреливать не прекратили! Даже отделение для умирающих и гангренозных в доме купца Гущина! Война – квинтэссенция человеческой жестокости, подлости и низости. И мы в тылу врага это видим куда как наглядно.

Лейтенантик переглянулся с Середой, грустно вздохнул.

– Поэтому, как рекомендовал один известный партизан прошлого, командир партизанского отряда – лучше трупы врага прятать и его трофейным имуществом не манифестировать, чтобы не навлекать на себя лютости его мстительной, – подвел итог лекарь.

– Это вы о ком? – поднял удивленно бровки Березкин.

– Гусар Денис Давыдов. Он, к сожалению, был из дворян, но придерживался прогрессивных взглядов и был близок к декабристам, – внушительно ответил профессор.

– Не очень-то хорошо нам дворянское офицерье слушать, – поморщился пышноусый. Но Семенову показалось, что морду тот корчит не очень убедительно, словно как по обязанности.

– Если нам это в пользу, почему бы и нет? – пожал плечами профессор.

– А что еще он советовал? – спросил Середа.

– Действовать по пословице «убил и ушел», – отозвался лекарь.

– Толково, – неожиданно подал голос и ефрейтор.

– С чего решил? – спросил долго молчавший Семенов.

– Сам партизанил. Все верно: сделал дело – уноси ноги. Будешь на одном месте долго сидеть – найдут и обложат. Еще вот что сказать надо. Бабы нужны в отряде. Пожилые, тертые жизнью бабы. Чтобы знать, где патрули и дозоры, чтоб харчи сюда таскать и чтобы деньги и вещи отсюда сбывать. Дети для связных целей ненадежны и быстро погибают. Да и ответственность за детей не та. А баба – она уже взрослая. Чтобы могла перед вражьим постом на колени упасть, за ноги цепляясь, за вражиной ползать, сынком его называть: «Сынок, ну пропусти, у меня в этой деревне внучки в бурте[141] сидят, второй день не кормленные, они же умрут, сиротки малые. Мамку-папку их еще летом убило, бабка старая на той неделе замерзла, одни они остались!» Чтобы молитвы помнила да про ответственность не забывала. И если ее сапогами пинать будут или прикладами – чтоб не пугалась, не терялась, а рыдала и вопила, а глазами все примечала. И чтоб не болтала зря. Болтовня глупая – для партизан самое злое.

– Смотрю и диву даюсь, – удивленно заметил лейтенант.

– А что такого? – пожал плечами пышноусый.

– Да так… Товарищ профессор вон знает, что царские офицеры писали, мой ефрейтор – партизан со стажем. Интересно, что еще откроется.

– В царской ссылке мы много читали, – скромно ответил лекарь.

– А у меня работа такая – воевать, – отозвался ефрейтор.

Семенов фыркнул носом.

– Что хрючишь, друже? – вскинул на него глаза пышноусый.

– Работа – это хлеб растить, дома строить. Воевать – это не работа, – уверенно отозвался боец.

– Ты такое имя слыхал – Александр Македонский? – усмехнулся Бендеберя.

– Ну конечно, смотрел «Чапаева», – настороженно отозвался Семенов.

– Чем он знаменит, знаешь?

– Полководец, вроде.

– Вот. А теперь назови такого же известного пахаря, хлебороба. А? Молчишь? То-то и оно-то! История только воев помнит. А хлеборобы – это так, для этого, как его…

– …пейзажа. Пейзане для пейзажа, – хмыкнув, произнес лекарь незнакомые слова.

Менеджер Леха

Разговор пошел о каких-то высоких материях, и Леха слушал его вполуха. Больно уж хорошо было жевать еще теплую вареную картошку, то и дело посыпая ее солью из немецкого пайка и заедая свежим, обалденно пахнувшим хлебом. Вкусно все-таки, когда можно поесть спокойно.

– Ничего твои вояки не смогут, если нет хлеборобов! – кипятился Семенов. Даже странно: всегда такой спокойный, а тут вон как оратор на трибуне.

– А хлеборобы без воев – и тем более, – ехидно возразил бравый ефрейтор.

– Это почему?

– А полонят и вырежут, – с достоинством заявил Бендеберя.

– Спор ваш – на манер того, что было первым: курица или яйцо, – заметил внимательно слушавший их перепалку профессор.

– А все-таки, вы что скажете, как человек образованный? – спросил Середа, как раз выбиравший себе дольку огурца.