Лёлька и Колдун

Однако отец её не убил. Даже не стал бить – в этот раз. Неожиданно он обмяк и как будто сдулся, словно огромный резиновый мяч, из которого выпустили воздух. Швырнул Алану на софу и в молчании побрёл из комнаты.

В дверях он резко обернулся и наставил на дочь указательный палец:

– Если ты ещё раз нажалуешься кому-нибудь, что с тобой здесь плохо обращаются, – отец помолчал, слегка перевёл дух. – Или если ЕЩЁ РАЗ этот хрен переступит порог моего дома!.. имей в виду – я излуплю тебя так, что ты неделю будешь, есть стоя. И никакие защитнички тебе уже не помогут. Я всё сказал!

Отец вышел из детской, хлопнув дверью так, что с туалетного столика посыпались ватные палочки.

– Успокой ребенка! – проорал он уже из коридора.

Времени жалеть себя у Аланы не было. Кое-как восстановив дыхание и удостоверившись, что сердце её, не смотря ни на что, продолжает биться, она сползла с софы и вытащила Павлика, который уже закатывался от крика, из кроватки. Малыш описался, но у неё не осталось сил перепеленать его. Алана прижала братишку к груди, устроилась на краешке софы и начала медленно-медленно раскачиваться взад-вперёд, до тех пор, пока Павлик не успокоился и не заснул.

******

Немногим позже Алана все же решилась покинуть детскую. Нужно было отнести в стирку грязные пелёнки.

Дядя Миша ушёл, и отец с тётей Нюрой, как ни в чём не бывало, продолжили ужинать. С кухни раздавался звон рюмок и уже совсем нестройные голоса. Видимо, после неприятного визита супруги решили "снять стресс" и надраться уже в хлам. Пахло жареной картошкой с луком, и от этого запаха у девочки заурчало в животе. Ужинала она давно, ещё до прихода отца. Тётя Нюра сунула ей тарелку и велела, чтобы Алана поторапливалась: "Не барыня, небось, по два часа рассиживаться. Поела, и марш – смотреть за ребёнком!".

Алана быстро, без аппетита поклевала и вернулась к Павлику, а вот теперь почувствовала, что проголодалась. Но пойти и попросить еды после того, что с ней сотворил отец, она не рискнула бы ни за что на свете. Уж лучше терпеть до утра, или может, ночью, если Павлик проснётся, удастся утащить кусочек хлеба, пока она будет готовить ему бутылочку со смесью. Грудью тётя Нюра малыша не кормила, по какой причине, Алана не интересовалась. Ей бы всё равно не ответили, в лучшем случае сказали бы, что это не её ума дело.

Проглотив слюну, девочка незаметно прошмыгнула в ванную комнату и закинула в корзину испачканные пелёнки брата. Затем пощупала чистые, висевшие на верёвке. Кажется, высохли. У стены стояла невысокая табуретка, она взобралась на неё, с намерением снять бельё. И тут из двери ванной, оставшейся приоткрытой, донеслись пьяные слова отца, от которых Алана едва не свалилась на пол:

– Аня, ну почему она, а? Вот ты мне скажи, отчего судьба такая несправедливая? Почему она, а не Лёлька заболела тогда этой чёртовой ветрянкой?

Перед глазами поплыли красные пятна. Ноги подкосились, и Алана с трудом спустилась на пол, потащив за собой сухую чистую пелёнку.

******

Алана сидела на полу, забившись в угол между стиральной машиной и корзиной для белья, и глотала соленые слёзы. Ей удалось ни разу не заплакать за весь сегодняшней вечер, даже когда озверевший отец тряс её, насмерть перепуганную, под оглушительные вопли младшего брата. А вот теперь удержаться не смогла. Она даже не боялась, что её найдут здесь, и тогда ей, наверное, точно не избежать порки. Да лучше бы папа избил её до потери чувств, чем слышать такое!

Осознание того, что отец люто ненавидит её всего лишь по той простой причине, что она осталась жива, оглушило Алану и навалилось на плечи неподъёмной каменной глыбой. Она была жива, в то время как Лёлька навсегда исчезла из этого мира. И неужели в этом, лишь в этом заключалась её страшная вина?

А ведь когда-то (очень смутно, но Алана и это помнила), папа её любил. Да, он чаще тискал, катал на шее и подбрасывал в воздух её сестру, но и Алану не обижал, и ей вполне хватало отцовской ласки и любви. Куда это всё подевалось? Неужели тоже сгорело в том проклятом поезде?

Внезапно её пронзила острая обида на сестру. Ей-то сейчас хорошо! Никто не орёт на неё, не трясёт, как тряпичную куклу, не заставляет круглосуточно нянчиться с грудным младенцем. Действительно, почему Алане, а не Лёльке, так не посчастливилось подцепить эту дурацкую ветрянку? Она бы не сидела здесь, утирая слёзы байковой пелёнкой, одинокая и глубоко несчастная, а лежала бы себе спокойно в могилке. Улыбалась бы своим родственникам с цветной фотографии на надгробной доске, а они рыдали бы навзрыд и вспоминали, какой она была хорошей, умной, красивой, ну просто замечательной девочкой!

…И Лёлька… Лёлька бы рыдала!

Позже Алана нещадно корила себя за эти ужасные мысли. Её маленькая пропавшая сестрёнка, разумеется, ни в чём не была перед ней виновата. Лёлька любила её, и никогда не оставила бы одну плакать в душной ванной, если бы… если бы некоторые обстоятельства не вмешались в их жизнь и не разлучили, безжалостно разорвав пополам.